этой девицы спросила, а какой же у меня документ есть. «Красноармейская книжка, – говорю, – самый настоящий документ». Пошли в Сельсовет. Мне поставили запись в книжку, а у нее паспорта тоже не было, она ж колхозница. Расписались мы с ней в какой-то толстой книге и месяца два до самого расформирования полка, я был женатым. Хорошо было! Клашка моя была бабец – что надо. А потом на пересылке в Мичуринске, в сортире, я свою книжку потерял. Чистенькую мне выдали здесь.
– Ну и пройдоха, ты Лешка! А если искать будут? – спросил Кормухин.
– Да брось ты, кто там искать будет. А Клавке этой, ей же самой лучше, все-таки, замужем была.
– Слушай Леш, а за что тебя из сержантов перевели в ефрейторы? – спросил Бауер.
– Не знаешь за что понижают в звании? За нарушения!
Телегин закурил и посмотрел на часы.
– Значит так, – начал он. – В полку объявили соревнование, чья землянка будет лучше украшена ко дню Красной Армии. Наш комвзвода придумал на поперечных балках написать лозунги. Балки побелили, а писать решили красной, разведенной на клею, краской. Кисть лейтенант раздобыл в клубе. Я немного писал шрифты, мне и поручили это дело. Примастырился я кое-как, высота был порядка двух метров. В одной руке у меня банка с краской, в другой кисть. Я пишу буквы, а лейтенант стоит внизу в проходе между нарами и наблюдает. И как получилось, не пойму, то ли качнуло меня, то ли я оступился, только банка с краской опрокинулась и вылилась прямо на шинель лейтенанта. А шинель у него была новая, он ее из отреза на заказ пошил в Борисоглебске. Самая лучшая в батальоне шинель была. Как ее отмывали и отчищали, не знаю, а вот мне досталось. «Я тебе устрою», – пообещал лейтенант. И устроил. В ту же ночь вывел меня после отбоя из землянки, приказал взять лом и лопату и повел к сортиру. У каждой роты свой сортир был. А будка большая на восемь дырок. Заходим мы с тыла, где у сортиров устраивают открытое пространство для про́духа и для чистки. Взводный мне говорит: «Полезай вниз!». Я посмотрел, там все замерзло и под каждым очком наросли столбы говна, прямо в очко выпирают.
– Лезь и руби столбы! – приказывает лейтенант.
Я прыгнул вниз. Наверху от снега было все видно, а внизу темновато. Все схвачено морозом. Столбы, восемь штук, как под линейку стоят, книзу расширяются. Я тюкнул лопатой. Куда там, как бетон. Ломом долбанул, без толку. «Товарищ лейтенант, – говорю, – эти столбы взрывать надо, ломом их не возьмешь». «Руби!», – кричит взводный. Я выкинул наружу лом и лопату, выкарабкался сам и получился у нас с лейтенантом совсем плохой разговор. В общем, сначала трое суток губы, а потом комполка приказал срезать одну лычку.
– А как же новая шинель, – спросил Бауер.
– Я ж говорил, что отчистили.
Солдаты помолчали, потом Бауер сказал:
– А хорошо бы было подорвать эти столбы.
– Ты бы подорвал, только знаешь, что получилось бы? – спросил Жора Кормухин. – И сортир разнесло бы в щепки, и мерзлым говном весь лес закидало бы.
Прошел слух, что к октябрьским праздникам выдадут новое обмундирование
