дымя табачком,
На броне, как шаман иль оракул,
Трогал струны заветным смычком.
Но бывало среди артобстрела
Скрипке вторил и брат-автомат,
Добавляли свои децибелы
Свист снарядов, разрывы гранат.
Укрывал он шинелькою скрипку
И на ночь клал в окоп, в самый низ,
Чтоб на утро, быть может не шибко,
Но сыграть Паганини «Каприз».
Для солдат, для друзей, тех кто рядом,
Чтоб забылась вся эта беда…
Мины свист, шквал огня, взрыв снаряда —
И смычок улетел в никуда…
А солдата нашли после боя —
Он на бруствере сверху лежал,
Холодеющей левой рукою
Он еврейскую скрипку держал.
Ветерок, нежно трогая струны:
«Моисей! Надо встать, надо жить!».
Но светили холодные луны,
Не пытаясь его воскресить.
Хоронили его на пригорке,
Дождь апрельский могилу кропил,
А сержант со своей гимнастёрки
«За отвагу» медаль прикрепил.
Ну а в мае, в году сорок пятом,
В год Победы святой, неземной
С похоронкой армейской солдата
Скрипка с фронта вернулась домой.
И сынишка солдата с улыбкой
Тронул струны – от звуков притих…
Это папы еврейская скрипка
Завещала играть для других.
У Стены Плача
Поэту Сэму Симкину
В час прощальный утри свои слёзы —
Так устроена жизнь. Не дыша,
Сторожит тёмно-красные розы
Отлетевшая к Богу душа.
Там она начинает светиться
Сквозь небесный, терновый венец,
Как звезда. И печали, и лица,
И страданья уйдут, наконец.
Ну, а розы – горящие свечи,
Знак печали, судьбы роковой
Будут с нами. С душою на встрече
В день прощания сороковой,
Оживут твои строчки по новой,
Озаренные ликом свечей.
Но «Воскресни!» священное слово
Лишь для Господа! Не для людей…
Евреи российской культуры
Изгои веков,
Веры, стран, городов,
Изгои прошедших столетий,
Изгои симфоний и книжных томов,
Евреев рождённые дети.
Изгои амвонов,
Святых алтарей,
Изгои печальных покоев,
Изгои томов и страниц словарей,
И кафедр научных изгои.
Изгои редакций,
Журнальных анкет,
И телепрограмм конъюктуры.
Госакциям премий – крутой турникет
Евреям
