хочешь?
– Ну так я же и говорю, – торопливо, как бы боясь, что Ничипор вот-вот погонит его поганой метлой восвояси, сказал Федор Игнатьич. – Песни это мои. Хочу отослать куда, чтоб напечатали. Как тебя, – и он угодливо заглянул в глаза покрасневшему Котейке, чей последний слесарный опус «Мужицкая тоска» взяла-таки окружная «Сермяжная правда».
– Ну, оставляй, поглядим, – вселяя надежду в нежную душу песноплета, проворчал Ничипор.
Повеселевший сосед убежал, а Котейко, погрузившись в кресло, принялся изучать потрепанные листки.
На первой же странице сверху было выведено: «Н. Котейке, моему духовному наставнику». Немало поразило Ничипора и то, что все песни Федора Игнатьича были о близком ему сантехническом деле. Заподозрив соседа в низкопоклонстве, Котейко принялся за читку. То, что он прочел, неожиданно оказалось не так уж и дурно. Тексты будущих песен не то, чтобы убеждали читателя в несомненной одаренности Гундосого, но брали неподдельной искренностью и блиставшей между строк скупой мужской слезой:
Как возьму я ключ, ключик гаечный,
Отверну ключом одну гаечку,
Отверну ключом другу гаечку,
Ан глядишь – и обед уже.
Побеседую эх с Мишанею,
Побеседую эх с Петюнею,
Ой, да про шайбочки
Ой, да про шлангочки.
Ой, да гусак возьмем,
Да сантехнический…
В таком примерно народно-водопроводном стиле были выдержаны и остальные песенные творения. Наскоро окрестив рукопись «Слив-страдания», Ничипор, кряхтя, уселся за печатную машинку, коя была приобретена им еще во времена первых робких набросков и эссе типа «Регулярно забиваешь водосток – укорачиваешь его срок». Скромно избежав посвящения, он принялся набивать текст.
Отправив рукопись по нескольким уже проверенным адресам, Ничипор принялся ждать ответа. Федор Игнатьич несколько раз заходил, деликатно кашлял в кулак и просительно заглядывал в глаза, но Котейко принимал строгий вид и говорил уверенно:
– Ну чего ж ты хочешь, сосед, там ведь тоже люди сидят, не мы же одни им творенья шлем.
Однако откликов на «творенья» не поступало. И тут неожиданно к Ничипору подоспело подкрепление.
– Слышь, Котейка! – остановил его на улице своей нетвердою рукой известный всему Новоозерску Александр Панкратов. – Говорят, ты писателей крутишь?
Ничипор покаянно склонил голову: кручу, мол.
– Слышь! А меня возьмешься покрутить немножко? У меня тоже книга есть.
Котейко всем своим видом, и даже позой изобразил невероятное удивление.
– А чего ты? Здоровская! Про упырей, ведьмаков и одного злого-презлого кащея!
– Вы, Александр, в детстве не наигрались? – мрачно спросил Ничипор.
– Эх, ты, голова куриная! – обидно сказал Сашка. – Это же фантастика! А еще точнее –
