на моем запястье.
– Зачем? – спрашиваю я.
Джексон не отвечает, вместо этого он просто поворачивается к Марку и Куинну и роняет:
– Это еще не конец.
Они кивают, но больше ничего не говорят. Но, должно быть, эти его слова представляют собой не только угрозу, но и приказание немедля удалиться, потому что они бросаются к лестнице, причем я никогда еще не видела, чтобы кто-то бегал так быстро.
Мы оба смотрим им вслед, затем Джексон поворачивается ко мне. Несколько долгих секунд он не произносит ни слова, только окидывает меня своими темными глазами с головы до ног, словно каталогизируя каждый мой дюйм. Под этим его взглядом мне становится неуютно – не так, как под взглядам Марка и Куинна, но все же. Тогда я чувствовала, что они ищут во мне слабости, чтобы использовать их, теперь же мне вдруг кажется, что в вестибюле стало жарко, и мне неловко оттого, что на мне надеты мои самые старые и поношенные пижамные штаны.
Я еще никогда не испытывала таких чувств и не знаю, что они значат.
– Ты в порядке? – тихо спрашивает он, наконец отпустив мое запястье.
– Да, со мной все хорошо, – отвечаю я, хотя далеко не уверена, что так оно и есть. Что же это за школа такая, где тебя выталкивают на мороз и верную смерть просто затем, чтобы пошалить?
– Что-то не похоже, что с тобой все хорошо.
Эти слова не очень-то приятно слышать, хотя я понимаю, что он прав.
– Ну, честно говоря, последние дня два были довольно паршивыми.
– Не сомневаюсь. – Он смотрит на меня, и лицо его серьезно. – Тебе не надо беспокоиться насчет Марка и Куинна. Они больше не станут тебе досаждать. – Он не произносит слов «я об этом позабочусь», но я слышу их все равно.
– Спасибо, – вырывается у меня. – Спасибо, что помог.
Его брови ползут вверх, а глаза, кажется, становятся еще темнее.
– Ты думаешь, я тебе помог?
– А разве нет?
Он качает головой, смеется, и от его смеха у меня замирает сердце.
– Ты вообще ничего не понимаешь, да?
– Не понимаю чего?
– Что я только что сделал тебя пешкой в игре, которую тебе не понять.
– Ты считаешь это игрой? – не веря своим ушам, говорю я.
– Я знаю, что это такое. А ты?
Я жду, чтобы он сказал что-то еще, объяснил свои непонятные слова, но он просто молча смотрит на меня неподвижным взглядом, пока мне не становится немного не по себе. Так на меня еще никто не смотрел – можно подумать, что он никак не может решить, не совершил ли он ошибку, спасши меня от неминуемой смерти.
А может, он попросту не может решить, что сказать. Тогда он не одинок.
Но в конце концов он просто говорит:
– У тебя идет кровь.
– В самом деле? – Я касаюсь рукой ноющей щеки, в которую врезалось плечо Марка, когда я вырывалась из его хватки.
– Нет,
