хлопчатобумажной ткани и платки, чтобы повязать ими головы. Только после этого нас повели в большую залу в передней части здания, к которой прилегал двор, чтобы как следует вымуштровать перед прибытием покупателей. Мужчин выстроили по одну сторону залы, женщин – по другую. Самых высоких поставили во главу каждого ряда, за ними следовали те, кто был чуть пониже, и так далее по росту. Эмили стояла в конце цепочки женщин. Фриман велел нам запомнить свои места. Он довольно угрожающим тоном и пересыпая свою речь разнообразными увещеваниями призвал нас выглядеть смышлеными и оживленными. Весь день он упражнял нас в искусстве «выглядеть смышлеными» и находить свои места с абсолютной точностью. После дневной кормежки нас вновь заставили маршировать и танцевать. Боб, цветной парнишка, который уже некоторое время принадлежал Фриману, играл на скрипке. Стоя рядом с ним, я осмелел настолько, что спросил, может ли он сыграть «Виргинский рил»[23]. Он ответил, что не знает такого, и спросил, умею ли я играть. Я ответил утвердительно, и он передал мне скрипку. Я подстроился, начал мелодию и окончил ее. Фриман велел мне продолжать играть и казался весьма довольным, бросив Бобу, что я намного превосхожу его в игре на скрипке. Это замечание, похоже, весьма огорчило моего сотоварища-музыканта.
На следующий день стали приходить покупатели, желавшие осмотреть «новую партию» Фримана. Тот щебетал не умолкая, многословно распространяясь о наших многочисленных достоинствах и положительных качествах. Он заставлял нас повыше поднимать головы, бодро маршировать вперед и назад, в то время как покупатели ощупывали наши руки и тела, поворачивали нас на месте, расспрашивали, что мы умеем делать, заставляли открывать рты и показывать зубы – точь-в-точь как изучают лошадь, которую собираются обменять или купить. Порой какого-нибудь мужчину или женщину уводили в маленький домик во дворе, раздевали и изучали более подробно. Шрамы на спине раба считались свидетельством бунтарского или несдержанного нрава и вредили покупке.
Один пожилой джентльмен, который сказал, что ему нужен кучер, похоже, проникся ко мне симпатией. Из разговора его с Фриманом я узнал, что он живет в этом городе. Я всей душою желал, чтобы он купил меня, поскольку предполагал, что будет нетрудно совершить побег из Нового Орлеана на каком-нибудь судне, направляющемся на север. Фриман запросил с него за меня полторы тысячи долларов. Пожилой джентльмен настаивал, что это слишком много, поскольку времена нынче наступили трудные. Однако Фриман объявил, что я крепок и здоров, хорошей комплекции, да еще и умен. Не упустил он и возможности похвалить мои музыкальные таланты. Пожилой джентльмен спорил с ним весьма умело, утверждая, что в «этом ниггере» нет ничего достопримечательного, и наконец, к моему сожалению, ушел, сказав, что зайдет попозже. Однако в течение этого дня совершился целый ряд продаж. Дэвида и Кэролайн купил один плантатор из Натчеза. Они покинули нас, широко ухмыляясь, в самом счастливом состоянии
Рил – ирландский или шотландский традиционный танец.
