у него с катанием на волнах, забыв при этом язык обитателей болота. Его печалила эта утрата былой самости. Он не был ни уроженцем болота, ни ирландцем, ни полноценным воспитанником Мутфаула, поскольку в отличие от шумных пятилетних беспризорников, осваивавших в углу ангара миниатюрные инструменты, попал в приют достаточно поздно. Он так и не мог понять, где же находится его подлинный дом, однако полагал, что эта неопределенность, свойственная большинству «лунатиков», со временем пройдет.
Мутфаул и его ребята работали не покладая рук, город же тем временем рос ввысь и вширь подобно коралловому рифу. Новые башни недолго радовались свободе и свету, поскольку буквально в следующее мгновение они навеки погружались в тень новых, более высоких строений. Огромным мостам в этом смысле повезло куда больше. Их горделивому одиночеству не угрожало ничто. Мутфаул обожал мосты. Ему довелось работать на нескольких из них, и потому, услышав о строительстве нового бруклинского моста через Ист-Ривер, он возликовал, поскольку мост такой длины нуждался в особых кованых деталях и в особо искусных ремонтниках, и даже вспомнил о том, что однажды ему довелось поработать под началом самого полковника Роублинга.[17] Он и его кузнечный горн висели высоко над рекой на одном из четырех главных тросов будущего Бруклинского моста, кружа на ветру подобно пташкам. Его работа вызывала бурный восторг у тысяч пассажиров курсировавшего под ним фултонского парома.
– Джексон Мид, – сказал Мутфаул с необычайным почтением, – прибыл из Огайо с массой замечательных людей, с тонной денег и с кучей стали для строительства нового моста. Они прибыли вскоре после шторма. Белая стена много дней держала взаперти всю округу, но их поезд, шедший из Лакаванны, сумел-таки проскочить под нею. Они говорят, что от трения о нижний край стены крыши вагонов раскалились добела и жутко покорежились. Впрочем, все это, ребятки, теперь не важно. Главное, что Джексон Мид уже здесь и скоро он начнет строить новый мост. Мы должны молиться об этом, ребята.
– Это еще зачем? – полюбопытствовал один из маленьких литейщиков, который всегда отличался особым скептицизмом.
Мутфаул смерил его взглядом.
– Мосты – вещь особая, – сказал он. – Вы никогда не обращали внимания на их необычайное изящество? Они парят в воздухе подобно птицам, они воплощают наши сокровенные чаяния и при этом взмывают в небеса. Стальная конструкция в милю длиной буквально висит в воздухе – разве это не чудо? Как церковный служитель, я могу сказать вам, что это чудо физики, этот совершенный баланс бунта и послушания был бы невозможен, не будь на то Божьей воли. Ему нравится то, что мы строим мосты. Честно говоря, порой мне даже кажется, что со временем весь остров превратится в собор.
– А как же Бронкс? – поинтересовался один из мальчишек.
– Бронкс-то здесь при чем? – недоуменно пожал плечами Мутфаул.
Положив
Джон (Йоганн-Август) Роублинг (1837–1869) – инженер, выходец из Германии. Приехал в Соединенные Штаты в 1831 г. Основал первый в Америке завод по производству стального троса (1841), сконструировал мост в Ниагара-Фоле (1855). Главное достижение – проектирование и строительство в Нью-Йорке Бруклинского моста через Ист-Ривер (1867–1883), в котором смелость технической идеи и точность расчетов воплотились в острую выразительность формы. (Строительство заканчивал его сын – Вашингтон Август Роублинг.)
