я уже…
В сумрачной комнате грудь Тэка поднималась мерно, с еле слышным ворчанием.
– Я уже пойду… – но сказал это тише; подошел ближе к спящему в кресле голому инженеру.
Длинные пальцы Тэковых ног раздвинулись на половицах. Кургузый обрезанный член меж его кулаков почти совсем исчез в зарослях над длинной тяжелой мошонкой, под стать тем, что на плакатах. Единственная складка на животе, прямо над пупком, с каждым вздохом разглаживалась.
Он поискал запекшуюся кровь на соске; крови не было.
– Эй, я пошел…
Ящик стола приоткрыт; внутри, в тени, поблескивала медь.
Он наклонился, посмотрел на вялые губы Тэка, на широкие ноздри, что распахивались при вдохе…
И клацнул зубами. Отступил на шаг, хотел приблизиться, снова отступил; пяткой задел чашку – ногу залило холодным кофе. И он все равно не отвел взгляда.
Глаза Тэка на уроненном лице были широко распахнуты.
Ни белков, ни зрачков – абсолютно кровавые яблоки.
Он услышал, как сам глухо рычит, не открывая рта.
Левый бок замерцал мурашками.
И он все же посмотрел снова – резко подался вперед, чуть не ударив Тэка по колену.
Алоглазый Люфер по-прежнему тихонько дышал.
Он попятился, наступил на влажный мех, постарался расслабить горло. Мурашки все ползали – по лицу, по боку, по ягодицам.
Наружу он вышел в штанах. Остановился, привалился к стене, ощупью застегнул сандалию. Огибая световой люк, просунул одну руку в шерстяной рукав; оттянул металлическую дверь и ступил в темный колодец, в другой рукав впихивая кулак.
В сгустившейся тьме красное воспоминание было страшнее открытия.
На третьей площадке он поскользнулся и, хватаясь за перила, падал целый марш. И все равно не сбавил шагу. Кинестетическая память провела по коридорам внизу (теплый бетон под босой ногой). Он взлетал по бесперильной лестнице, шлепая ладонью по стене, пока впереди не увидел дверь, ринулся вперед; выскочил под навес на всем ходу и чуть сам себя не насадил на болтающийся крюк.
Отворотив лицо, отмахнулся – два крюка столкнулись, поехали по направляющим. И тут же босая нога соскользнула с бетона.
Падая, на один ослепительный миг он решил, что сейчас животом плюхнется на асфальт тремя футами ниже. Но умудрился приземлиться на корточки, оцарапав одну руку и оба колена (другой рукой взмахнув для равновесия), а затем оттолкнулся и шатко ступил с бордюра.
Задыхаясь, оглянулся на грузовой подъезд.
На направляющих раскачивались четырех- и шестифутовые мясницкие крюки.
Вдалеке лаяла собака – гав, гав, снова гав.
Еще задыхаясь, он отвернулся и зашагал, ногой в сандалии иногда ступая на бордюр, но в основном обеими в водосток.
Почти добравшись до угла, остановился, поднял руку, поглядел на стальные лезвия, изогнувшиеся на простом браслете, заключившие
