ворота! – зашептал кто-то из участников рядом с Парисом. – Это могут быть только царь с царицей.
Парис ожидал, что выкатится грандиозная колесница или повозка в сопровождении глашатаев и всадников. Уж во всяком случае должна быть процессия, несущая царскую чету в паланкине или на передвижном ложе, как принято у правителей на Востоке. А вот пару средних лет, выступившую пешком рука об руку, Парис не ожидал увидеть совсем. Больше похоже на обычных супругов, вышедших на утреннюю прогулку, подумал Парис, чем на великого владыку и его жену. Послышалось громогласное ликование, пара отозвалась кивками и радушными улыбками.
– Это правда царь Приам? – спросил Парис соседа-атлета.
В ответ атлет пал на колени – вместе со всеми остальными участниками соревнований, включая царевичей Гектора и Деифоба. Парис тоже преклонил колени и наблюдал, как Приам и Гекуба добрались к приготовленному для них помосту, с которого открывался вид на все поле.
Царь Приам вскинул руки, подавая всем знак встать.
– Восемнадцать лет назад, – провозгласил он, – родился у нас царевич. – Голос у царя был громкий и ясный. – Чаду не довелось вдохнуть и единожды, но ребенок этот не забыт. Мы с царицей Гекубой думаем о нем ежедневно. Сегодня вся Троя думает о нем. Сегодня память его почитается пред богами. – Он обратился к атлетам: – Будьте сильны, будьте честны, будьте горды, будьте троянцами.
Атлеты вокруг Париса принялись колотить себя кулаками в грудь и пятикратно выкликнули: «Сильные! Честные! Гордые! Троянцы!» – с каждым разом последнее слово кричали они все громче. Парис смекнул, что таков здесь обычай, и влился в общий хор, бия себя по грудной клетке и выкрикивая слова, ощущая дрожь воодушевления и восторг принадлежности.
Троянец! Что может быть благороднее?
Принесли в жертву барана и ярку. Жрец выпустил в небо восемнадцать голубиц – по одной на каждый прошедший год, как пояснили Парису, со дня смерти малыша-царевича.
С безграничным задором и энергией ринулся Парис состязаться. Был он в полном расцвете юности, тело закалено многими годами беготни за телятами, поросятами, козлятами и ягнятами и их усмирения, оно заматерело на горном воздухе и напиталось лучшей тушеной бараниной, козьим молоком и диким тимьяновым медом. Парис побеждал в каждом состязании – к немалому веселью толпы, которую мгновенно обаял этот неведомый, но неимоверно пригожий и по-мальчишески рьяный участник. Всерьез угрожали Парису соперничеством лишь двое – царские сыновья. В одном соревновании Парису поведали, что последние семь лет победителем игр неизменно оказывался кто-то из царевичей.
Гектора, судя по всему, никак не задевало, что в состязаниях его превосходит какой-то юный незнакомец, а вот брат его Деифоб, пока день клонился к закату, супился и досадовал все сильнее. Восхищенные крики, гремевшие над толпой зрителей всякий раз, когда Парис одолевал Деифоба, уязвляли царевича сильнее всего. Тем более
