И всё заканчивалось хорошо.
Но на этот раз «фокус» не удался. Инга включила телевизор на полную катушку и стала смотреть очередную мелодраму, одну из тех «мыльных опер», от которых у Борисова зубы сводило. Его речитатива она не услышала (или не захотела услышать), на кухню не пришла и сзади не обняла… И ему опять пришлось спать одному.
…Надпись в арке, и это ежедневно замечал Борисов, жила своей независимой жизнью. Она словно увеличилась в размере, и глумливые слова, как чёрные щупальца спрута, уже тянулись к прошлому и к будущему Борисова, как будто желая поглотить и то, и другое…
«Кто же всё-таки этот Витька? – продолжал, помимо воли, размышлять он. – Кто написал эту гадость?.. И что я на этого мужика взъелся? Каждый борется за своё счастье как умеет… А разве когда-то я сам нечто подобное написать не мог? – И Борисов честно признался: – Мог! Ещё как мог! Когда был влюблён в Майю!»
Борисов и Царедворцев в один год поступили в Военно-политическую академию имени В.И. Ленина и учились в одном и том же здании на Садово-Кудринской улице. Здесь располагался военно-педагогический факультет Борисова, и здесь же – редакторское отделение, куда был зачислен Царедворцев.
Теперь, как это бывало в школе, они виделись каждый день на общих лекциях. И волей-неволей их дружба возобновилась и расцвела с новой силой.
В отличие от Борисова, жившего в общежитии, Царедворцев сразу же получил пусть и служебную, но отдельную квартиру, где по большей части обитал один. Таисия изредка наведывалась к нему. Она по-прежнему работала во Львове на кафедре политэкономии в военном училище, под крылом у папы-генерала. Защитила диссертацию в университете и вскоре, по линии обмена вузовскими преподавателями, на целый год уехала на стажировку в Польшу.
Так что никто особо не мешал Борисову с Царедворцевым снова почувствовать себя независимыми и свободными мужчинами.
Слушатели академии – это ведь не курсанты военного училища и не офицеры, служащие в войсках: никакой тебе казармы и никакой ответственности за подчинённых. Если и попадёшь в наряд помощником дежурного по академии или в офицерский патруль по Московскому гарнизону, то не чаще, чем раз в полугодие. Словом, не служба, а та самая пасека, где пчёлы отсутствуют, а мёд – в наличии!
В самом начале первого курса они стали майорами и оклад получали соответствующий последней должности, с которой поступили в академию. У Борисова ещё имелся золотой запас в виде чеков, полученных после Афгана… То есть денежки в кармане водились.
Времени свободного хватало на посещение выставок и театров. Царедворцев питал особую страсть к Мельпомене. Они стали завсегдатаями Большого театра с его непревзойдёнными балетами и оперой, «Таганки» уже без Высоцкого и Любимова, но по-прежнему популярной, и «Ленкома» с его экспериментальными постановками…
Во время театральных походов Борисов познакомился с тремя москвичками: все были симпатичными, модно одетыми и довольно
