учеными относится к вопросу о едином Боге. На изречение Фалеса: «Древнее всего сущего Бог: ибо он не сотворен», русский академик А. Лосев пишет: «Всем известно, что несотворенность Бога есть идея вовсе не языческая, а христианская». Далее, «прекраснее всего мир: ибо он творение Бога. Это еще более некритическая христианизация древнего язычества». Но ведь никак нельзя смешивать в одну кучу верования древнегреческого народа и верования таких философов, как Фалес, Пифагор, Эмпедокл и т.д. Их знания, получены из других источников, и в первую очередь от египетских жрецов, содержавших это Знание в тайне и передающих его не каждому встречному. Во-вторых, идея единого Бога не христианская, а библейская. Но перевод Библии на древнегреческий начался только в середине 3 в. до н.э., а до этого иудеи ревностно относились к сохранности в тайне своего Писания. А теория заимствования от иудеев, которая и сейчас живет и процветает в среде людей, которые не очень-то стремятся узнать правду, развил еврейский философ Аристобул Панеадский, который жил, по одним сведениям, в 3 в. до н.э. и входил в число переводчиков Библии, по другим – более достоверным – Аристобул служил при дворе Птолемея Шестого Филометора и написал толкование на Моисеев Закон около 170 г. до н.э. /102,288/ В-третьих, идея единого Бога присутствует как основная во всех древних традициях, но почему-то не всегда понимается. Это происходит, в первую очередь, потому, что во многих традициях, и у древнегреческих философов в том числе, имеются еще боги, но более низкой ступени. Каждый такой бог ответственен за определенную сторону человеческой жизни. Но ведь то же самое имеется и в христианстве, но называется словом «святые». Так у православных святой Серафим Саровский «отвечает» за физические болезни, Николай Угодник помогает разрешать конфликты на работе; у католиков святая Агата охраняет от пожаров, святой Антоний помогает найти потерявшуюся вещь и т.д.
Вот что об этом пишет Ямвлих: «Все пифагорейские предписания относительно того, что следует делать или не делать, имеют своей целью общение с Божеством. Это принцип, в этом – смысл пифагорейской философии; и цель, которой подчинена вся жизнь, состоит в том, чтобы «следовать Богу». Ибо смешно поступают люди, взыскуя благо не у Бога, а из какого-либо иного источника, – все равно как если бы в стране, где есть император, кто-нибудь из граждан поклонялся префекту, пренебрегая властвующим и царствующим над всеми. Нечто подобное, по их мнению, делают и люди. Поскольку Бог есть и поскольку он господин над всеми, а всеми признано, что благо следует просить от господина и что кого (господа) любят и кто им приятен, тем они благо дают, а кто нет – тому нет, то ясно, что следует делать то, что приятно Богу». /56, 493/
Самым непонятным в пифагореизме для ученых, как современных, так и времен Платона да и для самого Платона казалась так называемая числовая мистика. Считается, что Пифагор и его ученики обожествляли числа, фигуры и многогранники, соответствовавшие этим числам. Вот что об этом пишет современный математик
