руки-ноги, отпустили на волю нечисть новообращенную. Поднялся, кряхтя, Первуша, который имя новое получил и жизнь иную, потустороннюю. Пришел в лес мальчиком, а стал слугою лесным, Лешкою.
И сразу мир вокруг преобразился. Чудесным стал и красивым. Исчезли темные тени, все беззаботно заиграло жизнью. И запахи новые почувствовались, и голоса послышались.
– Принеси орешков! Принеси! – прожурчало сбоку. Оглянулся Лешка, а это белка рыжая вертихвостая. И не слышно, как говорит, но голос в самой голове эхом отдается, и все понятно становится.
– А мне комариков подгони, подгони! – прохлюпал кто-то.
Открылось знание новое, неведомое. Стал Лешка языки иных существ понимать: и звериный, и птичий, и любой мелкой жужелицы.
Пробудился лес беспокойный. Наперебой начали твари всякие подпевать, перешушукиваться, подарки от нового лесного хозяина выпрашивать.
– Червячков!
– Ягод! Грибов!
– Молодую курочку!
– Человечка, человечка мягонького!
Оглянулся молодой леший и увидел волка серого, что стоял рядом, зубы скалил да огромным языком облизывался. Но не страшно уже стало, ибо понял Лешка, что все ужасное позади, ибо смерти дальше не будет, а будет жизнь иная, вечная. Стал он совсем своим в темном лесу заповедном. И теперь все зверье слушаться Лешку обязано и почитать, словно отца родного.
Осмелел шишконосый мальчик да и зыркнул на зверя грозного так укоряюще, что задрожала шерсть на загривке у волчины матерого, и притих он, скуля. Присел, куцый хвост поджавши.
– Молодец, Лешка! Держи их в узде, серых! Голодный волк более послушен. А стая волчья сильнее будет бера могучего. Медовые разбойники чаще поодиночке живут. Хотя и самые сильные звери в наших лесах северных. Волки стаями охотятся, а какова свора по числу окажется, все от тебя, Лешка, зависеть будет. Далее – всякой твари свой уголок выдели да кормом обеспечь. За лесом неустанно следи – сухостой убирай, а молодняк расти, поливай. Проезжие дороги да большаки заваливай, чтобы людей по лесу меньше шастало, а вот тропки для лося в порядке держи.
Понял Лешка, что Дуб стал ему указания давать, как холопу новому.
– Не слишком ли много у меня службы? А что ж, сынок-то твой не будет за лесом ухаживать?
Дерево вековое сморщилось и погрустнело. Лешка увидел каплю смолы на коре дряблой, как слезу на дедовском веке. Но брови кряжистые старый леший угрюмо сдвинул, да прокряхтел:
– Лес большой, да и сын дурной. Сорока мне рассказала, как он с братом твоим в кости играл, чуть было не продул, сыч колченогий! Этому доходяге вообще ничего доверить нельзя, в прошлом годе соседям за Каменным поясом полсотни белок да куниц проиграл! Совсем меня разорил, паскудник! А еще страсть как пьяных путников любит, да ладно бы в лес заводил да губил, как положено. Ан нет! Такие непотребства творит, что рассказать стыдно. Вместе с пьяницами в лесу хмелем
