и негодование. Они хотели прямых и честных объяснений, они ждали четких указаний к действию и не получали ничего.
Народ роптал. Шептались, что во всем виноваты гастарбайтеры из Средней Азии и кавказцы. Начались стихийные погромы, иногда напоминающие демонстрации, а иногда охоту на волков. Полиция нехотя пресекала эти акции, видимо в тайне придерживаясь того же мнения. Потом власти спохватились и действия полиции стали решительней и жестче, но прекратить погромы уже не могли. По утрам трупы лиц с неславянской внешностью в подворотнях и скверах города стали не редкостью. Ответные действия только раззадорили погромщиков и еще сильнее накалили атмосферу ненависти в городе. Москва стремительно, за считаные дни, «ославянилась» с невиданной легкостью. Создалось впечатление, что весь «пришлый элемент» просто растворился в воздухе. Но в сложившейся обстановке сей факт вряд ли кому доставил большую радость.
Впрочем, иногда случались и адресные расправы, на первый взгляд, казалось, не имевшие никакого смысла. Некий питерский музыкант, изображавший на сцене то ли гопника, то ли великовозрастного жлоба, неосторожно сочинил песенку о своей мечте – москвичах, уничтоженных стихией. Его поймали, когда он бросил гастроли и бежал из города, заблокировали в автобусе и сожгли живьем вместе с ансамблем. Кто это сделал, уже никого не интересовало, даже выяснять не стали. Такие эксцессы происходили теперь с ужасающей регулярностью. Власть все тянула, все ждала чего-то, а люди умирали. Когда количество смертей перевалило за тысячу в день, Москва побежала!
Это был день великого исхода! Город не просто побежал. Город встал на дыбы! Все улицы, все магистрали во всех направлениях оказались запруженными машинами, автобусами, велосипедами. Все это, груженное ящиками, чемоданами, сумками и тюками, пыталось двигаться и не могло этого сделать. Люди шли пешком, причем во всех направлениях, сталкиваясь, теряя или даже бросая свой скарб. Плакали несчастные, ничего не понимающие дети, многие старики, осознавая, что двигаться со всеми им не по силам, отказывались идти дальше, но поскольку назад им пути тоже не было, то толпа несла их, как горная река несет щепки в бурном своем потоке, жестко и безжалостно. То тут, то там возникали стычки между людьми. Драки, поножовщина и разрозненная стрельба. Как оказалось, у многих было оружие – и не только травматическое, – и теперь оно без особенного раздумья пускалось в ход. Это был ад, толпа все прибывала и прибывала, но движение практически встало. Люди не понимали, что происходит, и оттого еще больше приходили в исступление и панику. Лишь те, кто смог добраться до МКАД, первыми осознали происшедшее. За одну ночь Московская кольцевая превратилась в неприступную крепость, обнесенную тройными рядами колючей проволоки под током, обустроенными вышками с пулеметами, патрулями с собаками и низко над трассой барражирующими вертолетами, слепящими своими прожекторами. На всех развязках автомагистрали дороги были перегорожены водометами и бульдозерами, за которыми стояли танки и бронетранспортеры
