спасенье от ревности, алчности и бездушия.На закате
Закат погружает весь мир в душноватый вельвет,
За дальним кордоном сверкает слепое предгрозье,
Прикроешь глаза – и сирень потеряет свой цвет,
Откроешь – опять салютуют лиловые гроздья.
Пока ты не спишь, ты как будто от бурь защищен,
Лежишь под покровом бездонного лунного свода,
В окне млечный сумрак зарницами перекрещён,
Их блики вкруг люстры вихрятся клубком хоровода.
Ход жизни вращением этим застигнут врасплох –
Сорвалось с цепей всё, что стыло на вечном приколе,
И мир, что от вспышек разрядов ослеп и оглох,
Из клетки дневной улизнув, развернулся на воле.
Не пол подо мной, а всходящая лесом трава,
Не рамки на стенах, а жалом разящие клумбы.
Гляди-ка, в углу будто мальчик с глазищами льва –
Он шкаф перепутал впотьмах с прикроватною тумбой.
Да это же я! Заблудился в превратностях сна,
Меня увлекают в пучину кораллов изгибы,
И эта рука… как всегда что-то знает она,
О чём догадаться вначале мы вряд ли могли бы.
Я крался к часам, я почти дотянулся до них,
Пока они, стрелки сложив, как крыла вилохвостки,
К портрету прижались, забыв в этих играх ночных
О тике и таке и скрипе почтовой повозки.
Все краски погасли, наевшись служить колдовству,
Их истинный смысл – лицедейство в картонных чертогах,
Едва ли замечен, спешу завернуться в листву
И там навсегда позабыть о счетах и итогах.
Задуты все свечи – в том мире не знают свечей,
Там щупают лица, когда шелестят о погоде,
Беззвучно мыча, забывают обрывки речей,
Из небытия возрождаясь в бесплотной зиготе.
Прогнать этот морок, пока не привыкли глаза,
Иначе их выест летящая с облака пудра,
На траверзе гаснет в последних поклонах гроза…
Скорей приходи, долгожданное бледное утро!
Гишпанское
Весь я в чём-то испанском!
В День святых ты мне приснилась в юбке красной:
Будто шёл с тобой в толпе после обеда,
Восхищаясь, без намёка на харассмент,
Белой блузкой, привезённой из Овьедо.
Поднимаясь по скрипучей эскалере,
Целовались мы на каждом повороте,
Ты мечтала о французской о Ривьере,
Я же звал тебя слетать на Лансароте…
Точно херес, бродит кровь, клокочет в венах,
В тесной клетке кастаньетит сердце гулко,
Гаудийно изогнули шеи стены –
Это ты идёшь ко мне по переулку.
Мы раскроем шире окна, снимем ставни,
Разомлевшие, как устрицы на блюде,
В наших позах – тень Гала в истоме давней,
Наплевать, что нам назавтра скажут люди.
Что за ранний Альмодовар, скажут, хлопец,
Среди ёлок, передвижников и снега?
Перед
