От того, что все бесконечно. Мы даже не думаем об этом. Мы просто в этом уверены.
Через 5 лет нас на тысячи километров растащила жизнь. Обе они уехали за своими мужьями заграницу, а я осталась в своем городе, продолжая упражнения в любви – как привыкла.
Видимся мы редко, точнее, невозможно редко.
Каждый раз теперь, встречаясь, мы почему-то тратим часть нашего – и так быстро «стекающего» времени – на светские разговоры и обмены любезностями. Только после двух часов бессмысленного трепа, мы начинаем общаться, как раньше.
Почему? Жизнь? Появившаяся привычка принимать позы? Нежелание показать, как соскучились и хотим, по обыкновению, перетирать «сиськи и письки», только уже под бокал дорого конька? Думаю, всего понемногу.
Главное, что мы сохранили наш дух дружбы. Пусть нам и требуется на разгон пара часов, зато потом никто не чувствует, что с того декабрьского вечера прошло больше 20-и лет.
В моей вселенной
Ты обитаешь в моей вселенной,
А я, наверно, в твоей живу.
Мы приближаемся постепенно,
И выясняем, по существу.
Уже не хочется быть «на страже»,
И я теперь рассказать могу,
Как на белилах рисуют сажей
И чинят весла на берегу.
Как остаются следы на коже
От поцелуев и от кнута?
О том, что с тобой не похожи,
Как крик истошный и немота.
Чем пахнет август в моей квартире?
О чем, то – порванное письмо?
И лапы красные, растопырив,
Кивает клен у каких холмов?
Куда истории сновидений,
И звуки джазовой хрипоты
Приводят рядности совпадений? –
Туда, где я и туда, где ты.
Библиотека
Когда я была совсем маленькой, бабушка работала в библиотеке. Оставлять меня дома по понятным причинам не было никакой возможности, поэтому бабушка забирала меня с собой. Вытерпеть целый день, сидя на стуле – задание для трехлетнего ребенка невозможное. Поэтому, бабушка, как могла развлекала меня среди книжных стеллажей, архивных ящиков с формулярами, коридорного полумрака, запах книг и тишины.
Мне нравилась библиотека. Там было страшно. И хорошо.
Мне даже сейчас не смочь объяснить – чем хорошо? Возможностью играть в непривычном месте? Ощущением какой-то «интимной» защищенности? Пожалуй. Тогда я понятия не имела о таком словосочетании. Но сейчас я думаю, что именно это чувство – абсолютной безоблачной и безусловной защищенности от всего на свете – так сильно нравилось мне.
А почему страшно? О, тут все просто. Бабушка говорила, что там – в самом мрачном углу библиотеки, в конце заплесневелого темного коридора у обтянутой черным дерматином двери (за которой, как я сейчас полагаю,
