тронул одну струну, потом вторую. Попробовал приладить звук к звону стакана и, когда у него этого не получилось, не размахиваясь, лупанул скрипкой о край стола. Она взойкнула и захрипатила оборванными струнами.
Бесо огневел глазами.
Видимо, так будет в его семье со всяким, кто попытается плясать не под его дудку.
Он отухал медленно, и вместе с ним сбывала веселье роскошно было заквашенная грузинская свадьба.
Люди уходили, не попрощавшись.
И ему почему-то вспомнился еще один еврей, рядом с которым приходилось жить в Тифлисе. Тот любил покупать какие-либо безделушки. И вот приобретя, скажем, точенного из слоновой кости слоника, он долго нянчил его в руках, как говорил, «вживал в обиход».
Бесо даже невесту, которая вот-вот станет женой, не будет вживать в обиход. Она останется вещью, до которой он снизошел, поздно поняв, что ее забыл ранее тут квартировавший постоялец.
И потому он напрочь отринул тех, кто пожелали было ему добра и удачи. Ибо уже – царил. Правил. Возвышался. Недаром его безмолвного напора не выдержал гигант Кацадзе.
А званый вечер тем временем подходил к концу, и тот же красношарфец неведомо зачем прочел такие строки:
Любя застенчивой любовью
Непостижимого меня,
Она судьбу примерит вдовью,
Чтобы обжечься без огня.
Бесо не очень разбирался в поэзии. Вернее, совсем не знал что это такое. Но намек в стихах его не столько насторожил и озаботил, сколько обозлил. И он, коротко поднявшись, ни с того ни с сего залепил пощечину незадачливому декламатору.
Их не разнимали. Вернее, в этом не было необходимости. Потому как вместе с так называемым ударом Бесо свалился под стол. И вот оттуда-то его вызволять пришлось уже Кэтэ.
В ее объятьях он казался той самой скрипкой, которая им была порушена чуть раньше.
А красношарфец, растирая едва ушибленную щеку, произнес:
– Вот через чего у нас идет нравственное преображение общества.
Ему никто не ответил. Ибо тот, с кем он до этого говорил о превратностях измены, трусливо притворился спящим прямо за столом.
Словом, свадьба свернула саван, как кто-то удачно пошутил. Ибо все понимали, был нарушен кодекс поведения.
Но никто не корил того, кто их сюда созвал. Больше примирительно буркали и направлялись к выходу.
И вот когда почти все разошлись, Бесо неожиданно воспрял, сперва взором, а потом и телом, и произнес:
– А мы еще пить будем!
И сам налил себе чачи.
Но они уже наметились – линии противостояния, – которые будут преследовать их всю совместную жизнь.
А пока дом, в котором прошла свадьба, как бы переваривал ту несъедобность, которая попала в его чрево. И костью в горле, конечно, был он, Бесо, липовый хозяин того, чего нет.
– Ну что, жена? – обратился он к Кэтэ. И ржавело засмеялся. То есть скрипуче, и,
