при его жизни установилось расхожее заблуждение, разделявшееся как его поклонниками, так и врагами его направления – что он поэт содержания», «тенденции», что его стихи безыскусны и малохудожественны. И хотя и Некрасов сам провозглашал не раз что-то подобное («Нет в тебе поэзии свободной, / Мой суровый, неуклюжий стих…»), он является не только одним из самых значительных реформаторов русской поэзии в ее истории (как мы уже пытались показать), но и просто, в буквальном смысле большим мастером стихотворной формы, искуснейшим версификатором, раскрывшим в русском стихе еще не исчерпанный потенциал. Его новаторство в этой области в первую очередь выражается в широком употреблении трехсложных размеров (которые до Некрасова обычно использовались в произведениях повествовательного характера – поэмах и балладах – и крайне редко встречались в интимной лирике): дактиля, амфибрахия, анапеста. Эти размеры справедливо считаются менее ритмически богатыми и гибкими, чем двусложные. Дело в том, что в трехсложных размерах крайне редко можно использовать пропуски ударений (пиррихии), за счет которых один и тот же четырехстопный ямб может звучать в одном стихотворении легко и непринужденно, а в другом – медленно и торжественно. Трехсложные размеры более монотонны, первая строка написанного четырехстопным дактилем стихотворения «Еду ли ночью по улице темной…» задает ритм, не меняющийся до самого конца. Некрасов открывает в трехсложных размерах новые возможности. Они не только становятся замечательным инструментом для ведения повествования, изображения сценки, но обнаруживают невиданную гибкость, способность выразить и фирменное некрасовское «уныние», и высокую патетику, гневный сарказм, страстный призыв (как это делает анапест в «Размышлениях у парадного подъезда»). Монотонное звучание некрасовских трехсложных размеров не менее сильно врезается в сознание читателя, чем ямбы и хореи Пушкина или Тютчева. Амфибрахий «Крестьянских детей» и «Мороза, Красного носа» знает с детства наизусть едва ли не любой человек, учившийся в русской школе.
«Я близ нее! О рай, о наслажденье!..»
«Да, наша жизнь текла мятежно…»
Да, наша жизнь текла мятежно,
Полна тревог, полна утрат,
Расстаться было неизбежно —
И за тебя теперь я рад!
Но с той поры как все кругом меня
пустынно!
Отдаться не могу с любовью ничему,
И жизнь скучна, и время длинно,
И холоден я к делу своему.
Не знал бы я, зачем встаю с постели,
Когда б не мысль: авось и прилетели
Сегодня наконец заветные листы,
В которых мне расскажешь ты:
Здорова ли? что думаешь? легко ли
Под дальним небом дышится тебе,
Грустишь ли ты, жалея прежней доли,
Охотно ль повинуешься судьбе?
Желал бы я, чтоб сонное забвенье
На
