простосмотреть на июньское небо,
из речки напиться,
потрогать чудные растенья,
подсвистывать птицам,
шмелиное слушать гуденье…
Чего ты все ищешь?
Довольно по свету шататься!
Останься,
дружище!
Ведь это же легче —
остаться.
Останься!
И сразу
не будет стучать в перепонках,
не будет ни грязи,
ни тряски,
ни плача ребенка
в соседнем купе,
ни тоски,
ни слепящего пота…
Неужто тебе
убежать от всего неохота?!
Да разве забыл ты,
как жгли тебя южные полдни,
как чьи-то заботы
бывали твоими?
Ты вспомни,
как ездил,
как жил,
как за горло хватала усталость…
Ну ладно…
Решил.
Я останусь.
Пусть так…
Я останусь…
Ведь мне будет легче…
Ведь я заслужил это право…
Пусть лягут на плечи
тяжелые росные травы,
пусть так, как всегда,
будут мимо
идти эшелоны…
Но будут гудеть поезда
и мелькать за окном запыленным
немые разъезды,
таежные, хмурые чащи…
Но кто-то
займет мое место
в вагоне стучащем
и будет мечтать
о путях,
неизведанных самых,
и будут встречать
не меня
на далеких вокзалах!
Я струшу.
Сбегу.
Будет песня моя не допета…
Нет, я не могу.
Не хочу.
Не согласен на это!
Нет, я не останусь!
Пусть душно и пыльно в вагоне, —
нет, я не устану
за ветром бросаться в погоню!
Пусть жребий мне выпал
без сна
обходиться помногу,
но если есть выбор,
то я выбираю —
дорогу!
В поезде
Поезд
по мостам пылил,
резал ночь с разгона…
Парень ехал в тамбуре
жесткого вагона.
На окно высокое
опершись затылком,
парень пил
«Особую»
прямо из бутылки.
Он не брал закуски,
выл с тоскою пьяной:
– Еду я к Маруське,
девке
окаянной!
Путь-дорога длинная,
двадцать два
дня…
Улица
Неглинная,
примешь ли
меня?
Улица хорошая, —
больше ничего, —
громким было прошлое
сына
твоего.
Повернула зимушка
все
наоборот…
Колыма-Колымушка —
северный курорт!
Так что
не утешит
глупый разговор.
Я ведь —
отсидевший!
Я ведь —
во-о-р!
Похрустят сотенки
с месяц
