style="font-size:15px;"> На лице моей кормилицы отображалось болезненное напряжение, пока она внимала приглушенному голосу матери. Потом няня покачала головой, и я разобрала ее слова:
– Нет. Это невозможно. В доме моего сына нет места для нее. Или вы заберете девочку с собой сегодня, или она отправится в приют. Я больше за нее не в ответе.
Глаза мои вдруг защипало от слез. По горлу стремительно поднимался плач, но тут няня посмотрела на меня и тихо сказала:
– Ромашка, ты должна поехать со своей maman. Я позабочусь, чтобы Питу нашел себе новый дом, не беспокойся. А теперь умойся и возьми свою сумку. Мадемуазель Бернар ждет, а путь до Парижа неблизкий.
Я не могла сдвинуться с места. Мой дом был здесь – вот этот коттедж, пропахший чесночной похлебкой, с узкими темными комнатами, моей няней и моим Питу. Зачем мне ехать в Париж и жить там с этой расфуфыренной чужой женщиной, которую я совсем не знала?
– Нет! – заявила я и, когда няня потемнела лицом, добавила: – Я не поеду.
Кормилица угрожающе протянула вперед руку:
– Мне принести прут?
Тонкая ветка боярышника, от которой вспухала кожа на ягодицах, была одной из немногих вещей, вселявших в меня страх. Няня использовала ее всего раз, когда я, замечтавшись, протопала вместе с Питу по ее грядке с кориандром. После знакомства с этой розгой я не могла сидеть целую неделю.
– Иди сейчас же! – приказала няня. – Умойся и возьми свои вещи.
Мать отступила в сторону, когда я штормовым ветром пронеслась мимо нее в дом вместе с Питу. В своей маленькой комнате с узкой постелью и покосившимся столиком я нашла полотняную сумку, куда были уложены мой небогатый гардероб и тряпичная кукла, давно уже мной заброшенная. Мое единственное красивое платье няня оставила на кровати. Я надевала его только по воскресеньям, когда мы ходили на мессу в город. Сейчас, глядя на него, я замерла. Не поеду! Как же я оставлю моего Питу! Я сбегу, возьму его и эту сумку…
Резкий свист няни с террасы заставил пса кинуться к ней. Я вскрикнула и бросилась за ним, но в дверях мне преградила путь мать.
– Не забудь умыться, – сказала она. – Я здесь больше ни на минуту не останусь.
– Maman, прошу вас. – Я боролась с приступом паники. – Питу. Я не могу бросить его здесь, если няня продает дом и…
Мать подняла руку, заставляя меня умолкнуть:
– Делай, что тебе велено.
Питу отчаянно залаял, как только я влезла в экипаж. Отодвинув занавеску на окошке в дверце, я уставилась на дом, ошеломленная наплывом чувств. Няня Юбер стояла на пороге и держала мою собаку за шкирку. Пес пытался вырваться, чтобы последовать за мной. У меня брызнули слезы. Экипаж двинулся; резкий щелчок хлыста возницы над спинами лошадей прострелил мне уши.
Через несколько минут коттедж остался позади, и экипаж тряско покатился по грунтовой дороге. Мать сидела напротив и молчала. Она не произносила ни слова так долго, что слезы высохли у меня на щеках. Чем дольше она молчала, тем сильнее я съеживалась под ее неодобрительным взглядом. Наконец мать заговорила:
