не только как в партнера. И у нас были отношения на грани, которые могли перерасти во что-то другое, но была Катя, и этим было все сказано.
– Я один справился, не подключал к этому Катю. Я думаю, что она мало что знала. У каждого своя судьба, и она не должна повторять другую. Каждый раз, когда я произношу фразу «сколько Катенька натерпелась от меня» – я имею в виду этот эпизод.
Вообще Кате нелегко пришлось со мной. Была история во время съемок фильма «Белые одежды». Это был период трудной работы над ролью, и приходилось сниматься очень и очень много. И, естественно, любовь к вечерним посиделкам, выпивкам, друзьям, которые были вокруг меня… Актеры были блистательные, но любители посидеть с горячительным.
Над картиной работали белорусские кинематографисты, и все основные съемки проходили на «Беларусьфильме»… Мы все время курсировали между Москвой, Минском и Петербургом. Я иногда приезжал и не понимал, в какой город я вообще прибыл… Однажды Кате нужно было передать мне билет, и мы улетали на гастроли в Варшаву с театром-студией «Человек». Но когда она проходила мимо группы веселых артистов, приехавших из Минска, среди которых был я, она меня не узнала. Так я выглядел, так я «снялся» хорошо. «Я видела тебя, мне казалось, что это ты, но, когда я стала подходить ближе к тебе, я поняла, что это не ты. Ты не можешь так выглядеть ужасающе». Есть люди, которым нельзя злоупотреблять, потому что такого человека трудно потом узнать. Вот таким был я в тот день.
Все с самого начала знали, что у Валеры есть Катя. Она была свидетелем всех наших успехов и неуспехов. Вообще если честно говорить, то Валеру сделала Катя. Она – это такой взгляд на жизнь, когда борешься с проблемами с улыбкой. И мне кажется, что Катя и Валерке этот взгляд привила. Она всегда была спокойной. Даже когда он выпивал, Катя мне однажды позвонила и говорит: «Клара, ты Валерушку сегодня видела?» Я говорю: «Да». Она: «А ты не знаешь, он как?» Я: «Ну, Катя, ты знаешь, мне кажется, что он сегодня немножко этого…» И мы его тогда искали и нашли рядом с ГИТИСом на скамеечке. Это была Катина боль. И я никогда не слышала, чтобы она на него орала.
– Сказать, что мы никогда не ссорились, – это было бы неправдой. Мы, конечно, ругались, и зачастую даже серьезно, основательно, как это бывает в нормальных человеческих отношениях. Просто Катя действительно никогда не повышала голос, у нее не было этой манеры. Она абсолютно тихо, спокойно могла выяснять отношения, хотя иногда это было пострашнее, чем если бы Катя кричала. Она не топала ногами, не била кулаками, но иногда могла так посмотреть – тихо и спокойно, улыбаясь, – что становилось жутко, стыдно. Хотелось уйти и встать в угол. Я ее в сердцах иногда называл «недобитая Сухомлинская», потому что Катя окончила Ленинский педагогический институт и много лет проработала педагогом. И она не то чтобы поучала, назидала, но так мягко учила жизни. Мне это нравилось.
Вообще
