зывающий назад».
Саймон Рабинович показывает, что все существовавшие в предреволюционной России еврейские политические партии и группы включили требование национальной автономии в свои программы, причем именно в том виде, в каком его сформулировал Дубнов. А было этих партий очень много.
Первая русская революция качественно изменила жизнь подданных Российской империи, одномоментно наделив их политической субъектностью. И одной из самых политизированных групп были евреи. Дело не только в том, что евреям было за что бороться: эмансипация евреев, давно произошедшая в Европе, не коснулась России, в которой действовали многочисленные дискриминационные законы; экономическое и правовое положение русских евреев ухудшалось на всем протяжении конца XIX – начала ХХ века. Главное было в объективных особенностях еврейского населения России. Оно составляло около 5,6 миллиона человек в конце XIX века, то есть это было очень крупное меньшинство. Даже огромная эмиграция не могла уменьшить эту цифру на фоне традиционно высокой рождаемости. Евреи были сосредоточены в Западном крае, чье экономическое и социальное развитие опережало темпы развития России в целом. В городах и местечках этого региона евреи составляли от половины до двух третей и более их населения, то есть речь идет о значительных компактных группах. Евреи, бывшие меньшинством в масштабах империи, в местах своего проживания очень часто были большинством. Самое главное, евреи представляли собой почти поголовно городское население. Осознанное участие в политике – городское занятие, требующее прежде всего грамотности. Евреи занимали второе после немцев место в Российской империи по уровню грамотности. Даже уровень грамотности на русском, то есть на неродном языке, среди евреев был вдвое выше, чем среди коренного населения, что неудивительно в крестьянской стране. Что касается умения читать на идише, то в начале ХХ века этим навыком обладали почти 100% еврейских мужчин и женщин.
Итак, самое главное – это городская «прописка» и городской тип занятости еврейского населения. Проведем мысленный эксперимент. В России начала ХХ века горожане составляли около 20% от всего населения. Как уже было сказано, евреи почти на 100% были горожанами. Значит, можно сказать, что политическая активность 5,6 миллиона евреев условно соответствовала политической активности в пять раз большего нееврейского населения, то есть была сопоставима с активностью 25–30 миллионов русских. Если к этому добавить, что до установления «процентной нормы» (впервые введена в 1887 году и далее непрерывно ужесточалась) успела сформироваться значительная когорта русско-еврейской интеллигенции, то нет ничего удивительного в том, что в начале ХХ века еврейские политические партии росли как грибы. Кроме того, многие евреи играли существенную роль в деятельности различных общероссийских партий, от либеральных кадетов до радикальных эсеров и социал-демократов, внося в повестку этих партий «еврейский вопрос». Многие еврейские политики совмещали членство в какой-либо общероссийской партии с членством в одной из еврейских партий, политических групп или организаций.
Еврейское общество было с экономической и социальной точек зрения сложно стратифицировано. Этой стратификации соответствовал широкий спектр либеральных, социалистических и сионистских партий, а также всевозможные их гибриды, например сионисты-социалисты. Казалось бы, ни одна из этих политических сил не была заинтересована в идеях национальной автономии, то есть в предоставлении евреям, помимо личных гражданских прав, еще и коллективных прав как нации. Во всем враждебные друг другу, либералы и социалисты сходились в том, что значимы только личные права, без учета (либералы) или с учетом (социалисты) классового статуса индивида. Что касается сионистов, то их программная цель – создание еврейского государства в Палестине – тоже имела мало общего с борьбой за национальные права в диаспоре.
Тем не менее – рано или поздно, в полном или в урезанном объеме, ссылаясь на Дубнова или продолжая его критиковать – все еврейские партии включили требования национальной внетерриториальной автономии в свои программы и в свою практическую политическую деятельность. Таким образом, в основе монографии Саймона Рабиновича лежит очевидный политический парадокс. Его раскрытию в конкретных исторических условиях исторического кризиса, который переживали и Россия, и русские евреи, посвящена эта книга.
Идея Дубнова, доведенная до голой схемы, выглядит и простой, и парадоксальной одновременно. Эмансипация евреев в Европе начиная с Великой французской революции и Наполеона шла как непрерывный обмен национальных прав на личные. Сколько каждый отдельный еврей выигрывал как гражданская личность, столько же проигрывало еврейство как национально-религиозный коллектив, как субъект права, как корпорация. Такое решение «еврейского вопроса» в России представлялось Дубнову не только невозможным (слишком велико было еврейское население Российской империи), но и глубоко неправильным. Нация имела для Дубнова априорную ценность. Его национализм был не только сознательным, но и глубоко отрефлексированным. Излагая взгляды Дубнова в своей книге, Саймон Рабинович достаточно подробно анализирует его политические
