style="font-size:15px;"> – Да как не могу? Могу, я был у этого…
– Кого?
– Ну этого… У Фили…
– Какого Фили? Сиськи что ли?
– Ну да, у него, Сиськи.
– Так Сиську ж повязали три дня назад.
Урка уставился на опера, понимая, что теперь-то менты на него, гражданина совравшего, насядут крепко.
– Давай вспоминай, Яшин, когда и за что ты завалил Гришу Архипова, – гнул свое Платон.
– Да вы че, мусора! Вы мне че за херню шьете?! Какого Гришу?!
Яшин вскочил, и Артем рывком усадил назад на табурет, сказал спокойно:
– Сиди.
– Да вы че, мужики?.. Я не в курсах вообще ни за какого Гришу, я ж не по мокрухе… Я ж вообще не по этой части, вы че?..
– А по чему ты, Яшин?
– Не по макрухе я, падлы вы! Херню мне шьете, я тут ни при чем ваще!
– А кто при чем?! – рявкнул Платон.
– Да я не в курсах! Меня вообще не за это взяли!
– А за что тебя взяли, а?! Падла ты подъездная?! Нахера тебя в управления притащили, если не за мокруху?!
– Да я не в курсах вообще! Это все вы, менты поганые! Волки! Вы все, суки, на людей повесить готовы, падлы!
Яшин ринулся встать и увернулся от руки Артема. Встал, и тут же завалился на бок. Это Артем огрел его по макушке томом УК, после чего встал над наркоманом и начал методично бить того книгой по голове.
– Я тебе, что, сука, сказал? – рычал он, избивая охающего подозреваемого. – Сказал сидеть? Сказал?
Наблюдавший за этим Платон все думал, что расколоть этого «урку», у которого за плечами две ходки, оказалось проще, чем иного новичка. Слишком уж он привык к отделениям полиции, к операм, к постоянным беседам и угрозам, к легким зуботычинам и милому пересчету ребер, не ожидал вдруг такого наезда. Да и было видно, что гнет его бодяга некисло. Нет, этот парень теплый и нежный, словно девица в майскую ночь. Может, потому и решили не ломать его местные розыскники, чтобы напугать падлу побольше. А может, и правда дел много, то-то строчат рапорты пуще обычного…
– Тёма, оставь его, – позвал он напарника.
Тот перестал мять Яшина, постоял над ним для пущей убедительности своих садистских намерений и отошел, дав наркоману подняться. Тот, весь зареванный и в соплях, с красной, будто перепаренной рожей неохотно присел на табурет. И все поглядывал назад, на оскалившегося Артема. Теперь-то в глазах бывалого криминала и следа не осталось от прошлой уверенности, борзости, мерзости, а остался только страх, мучавший этого скрюченного от боли человечка.
– Ну, что скажешь? – спокойно обратился к нему Платон.
– Мужики… Да я в натуре не в курсе… Ни за Гришу, ни за мокруху. Не при делах, я по другому…
– По какому другому?
– Да меня на ширеве взяли, и всего-то… никаких мокрух, вообще не в курсе…
– На каком ширеве? – раздраженно бросил опер, заглядывая в папку. – Тут написано, что тебя взяли по делу Архипова. Пальцы, ботинки
