спал, как и прежде – под защитой своих законных правителей.
Фантазия разбилась об очередной вопль, послышавшийся вдали. Повсеместно крики уже начинали затихать, и ярость ночи уступила место исступленному страху. Когда люди напуганы, когда они загнаны в тупик, они не кричат. Они прячутся сами, прячут своих близких, ищут любого укрытия, молясь, чтобы опасность прошла их стороной. Все в Дэвабаде знали, что следует за взятием городов. Они росли на рассказах о кровавых расправах беспощадного неприятеля: в зависимости от того, откуда они были родом, они слушали леденящие кровь истории о варварском захвате Дэвабада или Зейди аль-Кахтани, или Дараявахаушем э-Афшином по прозвищу Бич Кви-Цзы, или о бесчисленных разорениях человеческих городов. Нет, криков не будет. Жители Дэвабада спрячутся по углам и будут беззвучно плакать, крепко прижимая к себе детей, и внезапная утрата магии покажется им лишь одной из многих трагедией этой ночи.
Они решат, что к власти пришел новый Сулейман. Любой разумный джинн пришел бы к такому выводу. Не с того ли начался великий суд Сулеймана, что он лишил всех джиннов магии предков? Сейчас все наверняка боялись того, что их жизнь окажется разбита на осколки: что их разлучат с семьями, и, в бессилии, они будут вынуждены служить очередному человеческому господину.
Бессилие. Манижа сильнее прижалась ладонями к холодному камню, остро желая почувствовать магию дворца. Зажечь танцующий огонек или выпустить пелену дыма. Казалось невероятным, что ее способности просто исчезли, и она могла только вообразить себе количество раненых в лазарете, раненых, которых она теперь не могла исцелить. Для женщины, у которой отобрали все, что она когда-либо любила – застенчивого провинциального дворянина, который мог бы стать ее мужем; новорожденную темноглазую дочь, которую она так жаждала снова подержать на руках; брата, которого она предала; саму свою честь, год за годом преклоняя колени перед Кахтани, – потеря способностей оказалась худшим испытанием. Ее магия была ее жизнью, ее душой – фундаментом силы, которая позволила ей пережить все остальное.
«Что ж, возможно, это справедливая цена за использование целительной магии для убийства», – нашептал голос в ее голове. Манижа отмахнулась от него. Сомнения сейчас не помогут ни ей, ни ее подданным. Нет, лучше полагаться на гнев и ярость, закипавшие в ней при мысли о том, как одна юркая шафитка на корню загубила все планы, которые она вынашивала долгие годы.
Нари. Вызов в темных глазах. Слабый, с оттенком сожаления, взмах плеча, когда она надела самое драгоценное сокровище их рода на палец недостойного пескоплава.
Я бы отдала тебе все, дитя мое. Все, чего ты только могла пожелать. Все, чего всегда была лишена я.
– Празднуешь победу?
От насмешливого голоса Аэшмы сводило скулы, но Манижа не подала виду. Она давно имела дело с ифритом и знала, как с ним обращаться – с ним и со всеми другими. Нужно просто никогда и ни перед кем не давать слабину. Никаких сомнений.
