мысленно разбирая его на драгоценные камни. Она понимала, что Мунтадир подарил это младшему брату на память о себе. Возможно, бессердечно было даже думать о том, чтобы распродавать кинжал по частям без разрешения Али.
Но это ее не остановит. Нари привыкла выживать, и ей пора было приниматься за работу.
Работа заняла целый день, часы таяли в тумане горя и решимости, слезы и кровь проливались с одинаковой легкостью, когда она резала пальцы и запястья, пытаясь собрать из связки веток самодельный плот. Его вес едва удерживал голову и плечи Али над поверхностью воды, и Нари вошла по пояс, где течение подхватило ее изодранное платье, и двинулась вброд, увязая босыми ногами в грязи.
К полудню пальцы онемели, и она уже не могла удерживать плот. Взяв ремень Али, она привязала его к своей талии, заработав новые синяки и ссадины. Нари не привыкла к такой затяжной физической боли, к незаживающим ранам, и теперь ее мышцы горели, а все тело призывало ее остановиться.
Но Нари не останавливалась. Она старательно переставляла ноги, следя за каждым своим шагом, потому что, если она замешкается, если поскользнется и уйдет под воду, она сомневалась, что у нее хватит сил выплыть на поверхность.
Когда она добралась до ближайшей деревни, солнце уже уходило за горизонт, превращая Нил в пылающую алую ленту, а густую зелень на его берегах – в грозное скопище колючих теней. Нари могла себе вообразить, как должно было встревожить всех ее появление, и ничуть не удивилась, когда двое юношей, тянувшие из воды рыбацкие сети, с криком отпрянули от нее.
Но ей было все равно. Нари не нуждалась в помощи мужчин. Четыре женщины в черных платьях собирали воду прямо за лодкой, и она двинулась в их сторону.
– Мир вашему дому, сестры, – просипела она. Ее губы обветрились, и на языке ощущался сильный привкус крови. Нари разжала кулак, показывая три небольших изумруда, которые она вынула из ханджара Мунтадира. – Мне нужно в Каир.
Нари отчаянно старалась бороться со сном, пока грохочущая ослиная повозка катилась в город. Быстро наступала ночь и окутывала предместья Каира мраком, что облегчало дорогу. Не только потому, что узкие улочки были сравнительно пусты – горожане садились ужинать, молились и укладывали детей спать, – но и потому, что Нари не смогла бы со спокойным сердцем смотреть на свой бывший дом, на знакомые места, освещенные ярким египетским солнцем. Все это и так было похоже на сон: приторный запах сахарного тростника, устилавшего дно повозки, обрывки арабских фраз, которыми обменивались прохожие, не согласовывались с бесчувственным принцем джиннов, сгорающим в ее руках.
Каждый ухаб отдавался новой вспышкой боли в ее измученном теле, и Нари едва нашла в себе силы пробормотать ответ, когда возница, муж одной из тех женщин у реки, спросил, куда ехать дальше. На большее ей бы не хватило сил. Сказать, что план был сомнительный, было бы преуменьшением. И если их ждала неудача, она понятия не имела, куда еще податься.
