style="font-size:15px;"> – Да. Ну, а в воскресенье, сама знаешь, что будет, если, конечно, крёстный приедет.
– Странно. Такой удивительный человек и до сих пор не крещён!
– Ничего странного. Если меня только в пятилетнем возрасте и то на дому крестили, его в сорок шестом где можно было окрестить, когда на всю Сибирь всего несколько действующих храмов было? И не только поэтому…
И Катя стала пересказывать содержание письма, которое Иннокентий недавно получил от своей матери.
«Не удивляйся, сынок, тому, – писала Фелицата Ивановна, – что в нашей родне не было верующих. Время было такое. Мне было шесть лет, когда в селе Троицком Нанайского района комсомольцы готовились к сбрасыванию большого колокола. Церковь была очень красивой, в просторной ограде. Внутри ограды, под сенью больших лип, были захоронены служители этой церкви. Из неё потом сделали клуб, и мои старшие братья и сёстры, твои дяди и тёти, и я в том числе, ходили туда в драмкружок, а также в кино, но всё это было потом. Тогда же на площади возле церкви собралось всё село – и верующие, и неверующие. Старушки крестились, уверяя, что, как только колокол упадёт на землю, она сразу разверзнется и всех поглотит, проклинали комсомольцев. И мы, малыши, с любопытством и страхом ждали этого события. Папа с мамой к церкви не пошли, хотя жили мы через дорогу, и я видела, что папа очень огорчён таким событием, хотя хорошо помню, что ни он, ни мама в церковь никогда не ходили, чем очень огорчали своих братьев и сестёр, которые посещали службы регулярно. Помнится, на вопрос папиной сестры мама ответила, что не обязательно ходить в церковь, можно верить в Бога в душе и не делать плохих поступков.
Комсомольцы наконец перепилили балку, на которой висел колокол, стал он падать и с таким стоном вонзился в землю, так все вздрогнули, а мы, ребятишки, так перепугались… Но земля всё-таки не разверзлась.
И в Хабаровске, куда мы потом переехали, были разрушены все церкви. Лишь под конец войны у железнодорожного вокзала, на Ленинградской улице, открыли одну. И верующие туда повалили, приезжая, в том числе, и из близлежащих деревень. Тётя моя, папина сестра, постоянно ходила к вечерне, несколько раз звала меня, но я боялась, а она говорила, что, конечно, это не та церковь, что была раньше, но всё-таки и в ней можно очиститься от житейской скверны.
А что ты хочешь, сынок? Нас воспитывали атеистами, учили ничему не верить, не признавать праздников, обрядов, запрещалось праздновать Рождество, Пасху, и только не могли выбить у народа обычай красить яйца. И, как ты помнишь, я их тоже всегда красила.
Спасибо, сынок, что сообщил, когда день святой Фелицаты (9 февраля), родилась же я, как ты знаешь, второго, поэтому, должно быть, родители и дали мне это имя. Но я всё же крещёная, а ты, сынок, – нет, как и моя младшая сестра Аня. И тут ничего удивительного нет. Негде да и некому было крестить, да и побоялись родители, как я потом – тебя. Сын моего брата Олега (Сёму помнишь?) был тайно от него крещён его женой Ниной в Благовещенске, где они теперь живут, рождения он, как и ты, сынок, 46-го, так что, как видишь, есть в нашей родне и верующие, знай теперь об этом – ты же до отъезда в Москву внимания на это не обращал и к вере был совершенно равнодушен, а теперь пишешь, стал верующим, да не
