и увезли, но потом отпустили домой под залог. Они обыскали его дом и изъяли компьютер, и, казалось, этим все закончилось. Затем случилось невероятное. Не успела полиция доставить священника домой, как он сел в свою машину, и мы поехали следом за ним в какую-то промышленную зону. Там он с кем-то встретился и, недолго поговорив, вернулся в машину и поехал в интернет-кафе.
Вместе со съемочной группой мы отправились за ним, помощник продюсера прошмыгнул в кафе и уселся за соседний компьютер, чтобы следить за священником. Он включил в своем кармане телефон, через который с нами переговаривался:
– Он с кем-то переписывается. Не знаю, с кем.
– Нам следует вмешаться, – сказал я продюсеру. – Нужно прямо сейчас войти и устроить ему очную ставку. Не знаю, с кем он сейчас общается – это может быть тот полицейский под прикрытием из Уэльса, но может быть и другой ребенок. С ним сегодня разговаривала полиция, но он все равно решил направиться прямиком сюда. Он в отчаянии, и, возможно, вот-вот как-нибудь навредит ребенку, которому мы не сможем помочь.
Журналист, с которым мы должны были работать, был все еще в пути из-за границы, поэтому продюсер соединил меня с Майком Льюисом в Лондоне.
– Марк, – сказал тот, – ты справишься с этим? Готов устроить ему очную ставку?
– Ну это просто, – ответил я, напомнив, чем занимался в полиции. – Вообще без проблем, я просто с ним поговорю.
Майк дал добро, и мы со съемочной группой зашли в интернет-кафе – мне предстояло впервые появиться на телевидении в программе-расследовании. Когда мы вошли внутрь, священник, как и следовало ожидать, был шокирован. На него были направлены камеры и лампы, и выглядел он, словно кролик на дороге в свете фар. Я поспешил переключить его внимание на себя, заговорив с ним напрямую и заявив, что знаю, с кем он переписывается, после чего объяснил, что это была никакая не девочка, а полицейский под прикрытием – его удивлению не было предела. В итоге он во всем признался, рассказал о половом влечении к детям определенного возраста и попытался объяснить свое поведение.
Будь я по-прежнему полицейским, подобная встреча закончилась бы его арестом. Я же был журналистом, да еще и зарубежным. Мне оставалось лишь призвать его обратиться к специалистам, чтобы они помогли ему с этим отклонением, и надеяться, что немецкая полиция будет за ним присматривать.
Мы проговорили с ним почти 30 минут. Я ожидал, что он убежит, лишь завидев нас, но иногда, когда прижимаешь людей к стенке подобным образом, они открываются и начинают говорить. Удивило другое: после окончания съемки он пошел к выходу из кафе, по дороге спросив у парня за стойкой: «Сколько с меня?»
«Странное дело, – подумал я. – Мы только что застали его врасплох, и теперь его будут показывать по телевизору по всему миру, а его волнует оплата проведенного за компьютером времени». Предыдущего получаса словно не было.
Это интервью послужило мне билетом на телевидение. Я появился перед камерами, и теперь меня уже нельзя было
