оккупировавшие поверхность. По завалам битого кирпича, потрескавшихся бетонных блоков и ржавых металлических конструкций хаотично метались черные и серые тени…
Анатолий почувствовал сквозь сон, как кто-то трясет его за плечо.
– Томский, кончай дрыхнуть. Пять часов спишь, – раздался над ухом голос Аршинова. – Я здесь не для того, чтобы тебя сторожить!
Анатолий сел, потер глаза и зевнул. Прапорщик с помощью Краба уже собрал все необходимое для путешествия. Снаряжение упаковали в большие рюкзаки на алюминиевых рамах. Пока Анатолий споласкивал лицо остатками воды из чайника, прапорщик еще раз изучил карту и спрятал ее в рюкзак.
Обратный путь до Белорусской показался Толе коротким.
Он больше молчал, думая о том, что увидит, когда выйдет на поверхность, и что ожидает его в лаборатории Корбута. Ему вспомнилась Елена. Там ли она еще? Надеется ли, глупенькая, повести в последний бросок удивительный метропаровоз? Или смирилась уже с тем, что ей уготована роль безгласной подстилки для мерзкого толстяка? Нет, такая девушка ни за что не смогла бы жить обманутой и использованной! Тогда что же – сбежала? Брошена в тюрьму? Изнасилована и покончила с собой? Убила Никиту? Чем больше Толя думал о ней, тем больше распалял свое воображение.
Ведь он действительно влюбился.
Конечно, на Гуляй Поле у него бывали женщины – посвящение в боевики по-анархистски без этого не обходилось. Женщины бывали, а любви не было. Так просто, остудить пыл, позабавиться.
А тут… Но что, если она уступила Никите? Нет, добровольно она с ним никогда не станет… С этим мерзавцем… Хоть он для нее и начальник, и благодетель… Или станет?!
Одно было точно: Никиту Толя хотел задушить голыми руками. Даже к Корбуту он такой зверской злости не чувствовал. Одно дело – злой гений, другое – элементарный ублюдок и подлец.
А если она там? Если сидит в тюрьме, отказав сластолюбцу? Тогда, конечно, Толя освободит ее! Но сможет ли забрать с собой? Пойдет ли она, комсомолка, с ним – анархистом?
Толя улыбнулся. Он вдруг понял, что его Елена Прекрасная тянула его на Дзержинскую ничуть не меньше Корбута, и желание увидеть чудесную девушку вновь вело его на проклятую станцию ровно настолько же, как и намерение спасти мир. И не факт, признался себе на миг Толя, что целый мир был важнее.
Тем временем Аршинов и Краб в очередной раз полаялись и в очередной раз помирились.
Люди в форме, с автоматами на плечах и диппропусками Ганзы в карманах вызывали у дозорных центральных станций недоуменные взгляды. Но задерживать их никто не решался. Оставив позади Белорусскую, группа приближалась к Маяковской, когда произошла небольшая заминка. Фонарик выхватил из темноты странную груду, лежавшую прямо поперек путей. Свет заставил груду ожить и зашевелиться. Прикрывая глаза рукой, с земли поднялся явно не успевший протрезветь мужичок. Он долго
