отношений с другими терминами сети.
Поскольку «doux» подразумевается значением этих других терминов, то ни один из них сам по себе не имеет независимо устанавливаемого значения. Некоторые отношения между терминами, конститутивные для значения, например «doux»/»mou», кажутся метафоричными, но они не являются метафорой. Напротив, проблемой является установление буквального значения, без которого не существовало бы ни метафоры, ни других тропов.
Тропы функционируют, предлагая альтернативные лингвистические структуры, конструируемые при помощи тех же самых элементов, и сама их возможность основывается на существовании первичной сети, которой противопоставляется или с которой находится в противоречии предложенная альтернатива. Хотя в науке существуют тропы или нечто, очень на них похожее, они не являются предметом моего обсуждения.
Заметьте, что английский термин «sweet» (сладкий) также является узловым элементом в лингвистической сети, где его положение определяется его связью с такими терминами, как «soft» (приятный) и «sugary» (приторный). Но эти связи отличаются от аналогичных во французском языке, и английские узловые элементы применимы только к некоторым подобным ситуациям и свойствам как наиболее соответствующие элементам сети французского языка.
Отсутствие структурной гомологии – вот что делает эти части французского и английского словарей несоизмеримыми. Любая попытка избавиться от несоизмеримости, скажем, при помощи вставки элемента для «sweet» во французскую сеть, изменила бы уже существующие отношения дистанции и таким образом изменила бы, а не просто расширила ранее существующую структуру. Не уверен, понравятся ли Хессе эти пока еще не разработанные замечания, но они должны обозначить область, на которую направлен мой разговор о таксономии в отношении теории значения.
Наконец о проблеме, поднятой, хотя и по-разному, обоими моими комментаторами. Хессе полагает, будто мое условие, что таксономия должна быть общей, слишком сильное, мол, достаточно «приблизительной общности» или «значительного пересечения» таксономий в «определенных ситуациях, в которых оказываются говорящие на разных языках» (с. 708, курсив оригинала). Китчер считает, что несоизмеримость – слишком общее явление, чтобы быть критерием революционного изменения, и подозревает, что я больше не забочусь о резком разделении нормального и революционного развития в науке (с. 697).
Я вижу обоснованность этих позиций, поскольку мой взгляд на революционные изменения все более смягчается, как и полагает Китчер. Тем не менее, мне кажется, он и Хессе преувеличивают плавность изменений. Позвольте мне наметить контуры позиции, которую я собираюсь отстаивать в дальнейшем.
Понятие научной революции возникло в результате открытия: чтобы понять любую часть науки прошлого, историк сначала должен освоить язык, на котором писала эта прошлая наука. Попытки перевода на более поздний язык неминуемо закончатся
