безумия поражает каждое поколение молодежи, без единого исключения, и проходит, к сожалению, часто лишь тогда, когда что-то изменить уже сложно. А чаще всего – вообще невозможно. Отсюда и народная пословица: если бы молодость знала, если бы старость могла. Народ в своих пословицах всегда очень мудрый и рассудительный, в реальной жизни умеет эти пословицы лишь изрекать с умным видом, но никто практически ими не руководствуется. Сначала потому, что смысл их еще не доходит, потом – потому что слишком поздно дошел.
Парень, между тем, казалось, ее даже не замечал (как потом выяснилось, он вообще не помнил этой встречи, что она ему, в конце концов, на первый раз простила), весь обращенный внутрь себя, видимо, готовясь к предстоящим нелегким испытаниям. И вот тут-то все и случилось!
Четвертый сердечный толчок был просто оглушительным, так что Оля словно бы оторвалась от земли и поплыла куда-то во внезапной тишине, не видя никого и ничего вокруг, кроме его мужественного бледного лица. Между нами, были там еще какие-то звезды и даже как бы Млечный путь, отраженный почему-то в водах океана, а не просто какого-то там моря. Но это уже мы окончательно отнесем к девичьей разыгравшейся фантазии. Потому что ей вдруг стало его так жалко, так жалко, что даже слеза навернулась на глаза: ведь он был так красив и несчастен в этой своей мужественной борьбе с собственным страхом, в которой он явно побеждал!
Откровенно говоря, если бы в тот момент кто-нибудь описал Егору его собственные переживания и ощущения в таких выражениях, он бы, мягко выражаясь, очень сильно удивился. С его точки зрения, он просто тупо стоял и ждал, думая о том, что под общим наркозом, как обещал врач, он даже ничего не почувствует. Но мысли мужчин, даже подростков, порой настолько просты и примитивны с женской точки зрения, что не стоит их вообще принимать во внимание. Главное здесь не то, что там на самом деле чувствовал он, а что за него придумала она. Это и было верным и правильным, вам любая женщина подтвердит.
Ольге вдруг захотелось сказать ему что-то ободряющее или даже (о, Боже!) обнять его и нежно погладить по волосам, успокаивая и утешая, но, конечно, ничего подобного она делать не стала. Хотя привычное к подобным заскокам воображение девушки уже несло ее галопом (нет, лучше – аллюром, так красивее) в страну девичьей мечты, подгоняемое пубертатной плетью молодого организма. Говоря проще: в своих мыслях она его обняла, погладила и утешила, получив за это его робкий поцелуй и полный восхищения взгляд.
В глупой реальности же, их мамы, наговорившись и обменявшись всеми новостями, наконец, разошлись, и Ольга, взглянув последним туманным и уже наполовину влюбленным взором на героического подростка, которого, как она выяснила из разговора, звали Егором, ушла, увлекаемая родительницей, словно что-то учуявшей и с подозрением на дочь посмотревшей. И ночью был Ольге сон.
***
Это был очень красивый, пожалуй даже, самый красивый из всех снов, которые она до этого
