Бруи. Титус Бруи. Однако разделить с мужем фамилию означало бы также разделить с ним и прошлое. И тогда к общему прошлому примешивалось бы еще и чувство вины. Возвращающееся всякий раз, когда она называет новую фамилию.
Лена сразу все поняла:
– А, привет. Как там у вас дела?
– Ничего… ничего не получается. Мы проиграли. – И она беззвучно, обреченно разрыдалась.
– Пожалуй, в таком случае имеет смысл вернуться. Место у нас есть.
– Большое спасибо. Извините. Мы приедем.
Собрала вещи. Зубная щетка, халат, потертая сумка, которая у него с незапамятных времен. Порой она стирала сумку в стиральной машине, чем только сильнее злила мужа. «Проклятая кошелка!» – ругался он. Вещь досталась от Розы. Это она сшила сумку ему в подарок. Бежевую, с клетчатой подкладкой. Можно скатать в рулон наподобие хозяйственной сумки, а когда сумка расправлена, то можно повесить на крючок – точно полотенце. Внутри кармашек – под маникюрные ножницы, бритву, зубные щетки и расческу. Раньше в бок сумки был вшит весьма вычурный золотой вензель из двух латинских букв: ТВ. Буквы облезли задолго до того, как сумка впервые угодила в стиральную машину. Сначала нитки залохматились, а потом монограмма и вовсе отвалилась.
Титус лежал на спине в их двухспальной постели. Голова откинута, темная бородка нацелена вверх. Волосы уже подернуты сединой, однако все такие же густые – наперекор долгой химиотерапии. Он приподнял голову, глянул на нее, потом с усилием, прерывисто вдохнул.
– Нас ждут.
Титус молчал.
– Я поговорила с Леной. Она сегодня дежурит.
– Вот как…
– Титус, я…
– Черт!
Взгляд был рассеянный, блеклый. Будто боялся смотреть вперед.
– Все в порядке, – поспешно проговорила она, – я тебя люблю, все хорошо.
– Проклятье! Ингрид! Проклятье!
– Все в порядке, – повторила она громче. – Я помогу тебе одеться.
Склонилась над ним, ощутила резкий запах изо рта. Аммиачный. Затаила дыхание, стараясь не выдать отвращения.
Он протянул руки. Длинные сильные пальцы – она оценила их еще тогда, в самом начале. Длинные сильные пальцы, провоцирующие на мысли о том, что они могли бы с ней проделывать. Кожа на руках гладкая. Ни следа старости или болезни – только синяки от капельницы и внутривенных инъекций.
Помогла надеть рубашку. Отметила, что одежда велика. Перехватило горло.
– Я спал, – вяло пробормотал он. – Снилось, будто веслами гребу…
– Правда?
– Угу.
– А я была в твоем сне?
– Нет…
– Намекаешь, будто это вообще не мое дело, а? Грести то есть…
Словно захлопнула, дочитала книгу жизни. Двух жизней…
Он сделал вид, что не слышит.
– Я был на «Гуппи»… И мы… плясали… под водопадом…
Он
