взял белую, самую красивую, и спрятал в карман!
– Что за шалости! Какие глупые шутки, Герберт, – сказала в сердцах советница.
Лампрехт казался разгоряченным от верховой езды, словно вся кровь бросилась ему в голову. Он молча подошел к Герберту, помахивая хлыстом, который все еще держал в руках. С оскорбительно высокомерной, насмешливой улыбкой смерил он покрасневшего, смущенного юношу взглядом прищуренных глаз, которые метали искры.
– Оставь его, малютка, – проговорил он наконец, небрежно пожимая плечами. – Герберт стянул розу для школы, завтра во время урока ботаники он представит своему учителю прекрасный экземпляр «Розы Альба».
– Болдуин… – Голос молодого человека прервался, как будто кто-то схватил его за горло.
– Что с тобой, мой мальчик? – обернулся к нему с иронической поспешностью господин Лампрехт. – Разве неправда, что лучший ученик школы, самый честолюбивый из всех, думает перед выпускным экзаменом только о школьных занятиях? – Он насмешливо рассмеялся, потрепал молодого человека по плечу и повернулся, чтобы уйти.
– Мне надо поговорить с тобой, Болдуин, – закричала ему вслед советница, берясь в который раз за стойку с любимым попугаем. Лампрехт почтительно остановился, хотя не смог скрыть своего нетерпеливого желания уйти. Однако он взял птицу из рук тещи и понес ее в дом, куда впереди них пробежал, как сумасшедший, Герберт: было слышно, что он в несколько диких прыжков очутился наверху каменной лестницы.
– Герберт опять выкрутился! – проворчала Маргарита, ударив в сердцах ручкой по столу. – Я не верю тому, что он должен принести учителю розу. Папа пошутил, это, конечно, глупости.
Она собрала остальные цветы, связала их стебли лентой, которую сняла с головы, и побежала к пакгаузу, чтобы забросить маленький букет на деревянную галерею. Он упал на балюстраду, но никто не протянул за ним руки, нигде не виднелось кисейное платье, и не произнес «благодарю» голос, который так приятно было слышать.
Девочка с недовольным видом вернулась под липы. Во дворе стало необыкновенно тихо. Тетя Софи и Бэрбэ, сняв последнее белье, отнесли доверху наполненные корзины в дом, работник, заперев конюшню, ушел с какими-то поручениями со двора, а маленький тихий мальчик опять сидел на скамейке и с завидным усердием выводил буквы на грифельной доске.
Маргарита села около него и, сложив на коленях худенькие загорелые ручки, стала болтать беспокойными ножками, следя глазами за полетом ласточек.
Между тем вернулась Бэрбэ, вытерла тряпкой садовый стол, постелила скатерть и поставила поднос с чашками. Затем начала снимать и сматывать веревки. Время от времени она бросала сердитые взгляды на девочку, которая, совершенно не стесняясь, упорно смотрела на окна верхнего этажа страшного дома: старой кухарке это казалось дерзким вызовом, который нагонял на нее легкую дрожь.
– Бэрбэ, Бэрбэ, обернись скорей, посмотри, там кто-то есть! – закричала вдруг малютка, спрыгивая со скамейки и указывая пальцем на одно
