знакомые ладони легли на её обнажённые плечи, то Настя даже не удивилась. Тебя предупреждали? Тебе говорили по-хорошему? Ты не послушала? Теперь нагибайся и раздвигай.
– Не бойся, – прошептали сзади. – Это я.
Чужое дыхание щекотало её ухо. Словно со стороны Настя увидела себя: дрожащие губы, огромные глаза на пол-лица, слезинка, стекающая по щеке… «Хотите в этом убедиться?» – спросил полумрак насмешливым голосом Зонненлихта. Что ж, возможность предоставлена.
– Сергей Владиленович, не надо, – только и смогла вымолвить Настя. «Мальчик бедовый… Мальчик положил на вас глаз…», – откликнулись тени из всех углов.
– Не бойся, – повторил аспирант, расстёгивая бюстгальтер. Лямки скатились по рукам; пальцы социолога накрыли Настину грудь, сжали. Настя поняла, что сейчас ничего не сможет поделать: ни закричать, ни банально дать в морду – абсолютно ничего, она оцепенела, как кролик перед змеёй, и даже дышать не может… Кровь бухала в ушах, чужие руки скользили по её коже, аспирант шептал что-то успокаивающее – наверно, так разговаривают с животными перед тем, как забить на мясо. Господи, если где-то там, в твоём недостижимом блаженстве тебе есть дело до того, что происходит в пыльной костюмерной провинциального университета, то пожалуйста, переиграй всё это…
Аспирант развернул её к себе. Впился в рот жадным горячим поцелуем. Не переиграли…Теперь сознание воспринимало всё тягуче-медленно, будто кто-то решил насладиться пыткой, имея возможность растянуть её в мельчайших деталях: каждый вздох, каждое прикосновение, каждое крохотное движение, каждый удар сердца. «Это происходит не со мной», – так думала Настя, когда аспирант спихнул одежду на пол и уложил её на скамейку. «Я не здесь», – говорила она себе, когда он расстёгивал рубашку. «Мне это снится», – уверяла она, когда его пальцы потянули за язычок молнии на её джинсах; надо же – она успела надеть джинсы…
За стойкой с одеждой кто-то громко чихнул. Забрякало, покатившись по полу, старое ведро для мытья полов. Время дрогнуло и потекло прежним, нормальным ходом; аспирант, как был, в рубашке нараспашку, бросился к выходу. За ним громко хлопнула дверь, эхо раскатилось по всему зданию, от чердака до подвала, и только тогда Настя смогла скорчиться на лавке и зареветь белугой.
Когда Зонненлихт вышел из-за стойки и сел на корточки возле лавки, то Настя не удивилась.
– Господи, да как же…
– Очень просто.
– Ну почему, я не понимаю… как он мог! И почему вот так, подло…
– Так приучен.
– Когда он… вот так, сзади… Я же испугалась до смерти, я пошевелиться не могла, сказала только «Не надо…», и как язык отнялся…
Настю трясло. Вовсе не фигурально: она смотрела на свои пальцы и видела, как их колотит мелкой дрожью, и никаким усилиям разума эта дрожь не поддаётся. А сперва она вообще не могла пошевелиться, и Зонненлихту пришлось застёгивать ей штаны, надевать
