горки ещё один и протянул мне.
Я взглянул на голову Сара. Мыслеприёмник был на нём. Значит, можно говорить.
– Я отблагодарю тебя, – произнёс я знакомую формулу, принимая кхет. – А сейчас сбегаю к ручью и быстро вернусь.
Надо помыть руки. Ложки при мне не имелось. Придётся есть руками. Как все купы.
Плод я оставил возле Сара, а ранец не снял. Подниматься вверх быстрее на движке.
Ручей бежал внизу неглубокий, прозрачный, прохладный. Он был столь неширок и неглубок, что я удивился: как сумел он отхватить себе такую просторную пойму и такой высокий обрыв? При отсутствии снежной зимы и бурных паводков…
Вода на перекате приятно холодила пальцы. Я взмутил речной песок, протёр им потные горячие потемневшие ладони – как мылом. Когда песок унесло течением, в глаза ударил тёмно-зелёный слюдяной блеск. Под унесённым песком лежал кусок слюдита. Это интересно: я уралец, и с детства знаю, с чем кушают тёмно-зелёный слюдит. Никакого подходящего инструмента под рукой не было, и я выбил камень из воды носком ботинка.
Слюдит вылетел на берег – совсем небольшой, с детский кулачок. В образовавшейся ямке вода замутилась, но серую муть быстро унесло течением, и хитро подмигнул мне оттуда чистый густо-зелёный зрачок. Его я уже осторожно выколупывал пальцами, и оказался он прекрасным ювелирным изумрудом – прозрачным, однотонным, без единой трещинки, без слюдяных вкраплений, всего с одним мутноватым пятнышком по самому краю. Ну, и, понятно, с мутноватым основанием. Всё как положено у ювелирных кристаллов. Когда-то почти такой же разглядывал я – как величайшую ценность! – в витрине Геологического музея у себя на Урале. Помню ещё и надпись на краешке витрины: «Изумруд в древности называли «смарагдом»».
Неплохая находочка для первых суток! Да ещё в слюдяном кулачке может что-нибудь отыскаться, если неторопливо поковырять его ножичком да молоточком…
Жаль только, что особой ценности это здесь, на Рите, не имеет: женщины не гоняются за украшениями, огранщиков сюда с Земли не посылают, никто о драгоценных камнях не говорит и не думает. Разве что рубины ищут – и то лишь для собственных лазеров. Пока у нас все лазеры – привозные.
И всё-таки… Вдруг ещё один отыщется?
Я слегка поковырялся возле ямки. И выудил из ручья ещё один изумруд. Чуть поменьше первого. Но такой же чистый, вполне ювелирный.
Много же их тут может быть! Если за пять минут нашёл два. А если ещё поискать выше по течению?
Однако пора и наверх. Купы, небось, заждались.
Я спрятал нежданные находки в карман и нажал кнопку ранца. Через минуту я уже срезал ножом верхушку кхета, обломил края и запустил внутрь руку.
Никого это не удивило, только Тора. Потому что он уже видел, как ел я кашицу из кхета ложкой. А другие – не видели.
Расправившись с кхетом и убедившись, что Тор мыслеприёмника тоже не снял, я сказал вождю:
– Когда хуры побегут от вас в свои пещеры, один из них упадёт
