богохульствовал, он крал, насиловал, убивал, гадил в церквях. И – ничего в ответ! Никакого наказания, бессмертие не убывало. Агасфер впадал то в ярость, то в уныние. Что толку нападать на врага, который тебя не замечает, а может, и вовсе забыл о твоём существовании? Да и где тот враг, в каких заоблачных высях обретается?
Агасфер постоянно думал о Христе. Он не мог понять смысл его поступка. Если ты сын Бога и сам Бог, что тебе в этих мерзких, глупых, суетливых созданиях, именуемых людьми? Ведь на сотню таких едва ли найдётся один, который живёт умно, честно, делает добро и сторонится зла. Признай это, признай, что попытка сотворения оказалась неудачной, сотри с лица земли род людской, и создай взамен кого-нибудь совершеннее – вот это было бы деяние, достойное Бога! Но принять крестную муку ради спасения людей, ради искупления грехов человеческих – нет, этого Агасфер понять не мог. А ведь Иисусу действительно было больно, чудовищно больно…
И чем ему, спрашивается, люди отплатили? О-о, много чем! Целыми народами обращались в христианство, понастроили храмов, изукрасили их картинами с изображением Распятого, наизусть заучивали Библию… А толку? Разве прибавилось от этого в мире добра, тепла или света? Разве люди стали мудрее, чище, лучше? Странствуя, Агасфер насмотрелся такого, что при одной мысли об этом злорадно ухмылялся. Во всём христианском мире лилась кровь. Люди бесконечно воевали, жгли замки, деревни и города, резали друг друга за деньги, за кусок земли, за женщину, и никакая Библия не могла их остановить. Да что Библия! Не было страны, где грехи попов и монахов не вошли в поговорку. А во главе были первосвященники, римские папы – как на подбор пьяницы, прелюбодеи, кровосмесители, мошенники… Иногда Агасферу казалось, что христианский мир своим поведением просто мстит Христу за него, Агасфера.
Конечно, это было приятно. Однако не такой – нет, не такой! – мести требовала душа вечного странника. Часто, не в силах заснуть, ворочаясь с боку на бок на каком-нибудь постоялом дворе, он представлял: вот он совершил такое, что Иисус, этот Бог, ужаснулся, и совсем по-человечески проклял тот час, когда связался с Агасфером… В такие минуты сердце бешено колотилось в груди, становилось жарко, и Агасфер заранее испытывал острое наслаждение, перед которым самое вкусное блюдо или самая искусная пылкая женщина – ничто, пустяк. Дело оставалось за малым: понять, что именно необходимо совершить, какой нанести удар. Найти самое больное место Распятого…
Однажды (это было в галльском городишке Нивен) Агасфер стоял на площади посреди ревущей толпы горожан, морщился от осенней сырости и смотрел, как в огне корчится женщина, уличённая в колдовстве. Неподалёку священник в грязной рясе, с крестом в обнимку, бормотал молитву; палач деловито подбрасывал в костёр дрова; языки пламени с весёлым потрескиванием выжигали остатки жизни из обугленного женского тела…
И вдруг Агасфера осенило.
Он даже замер, боясь движением или дыханием спугнуть неожиданную мысль.
Потом он засмеялся,
