название благодаря признанию ключевой важности в формировании человеческой деятельности «первичных объектов», в первую очередь – отца и матери. Это не значит, что у нас нет «врожденной» личности и «врожденного» темперамента; они есть, и об этом знают те родители, которые наблюдали за своими детьми со времени их рождения. Но этот «врожденный» характер подвергается влиянию, изменению, иногда – искажению, так что человек становится созданием, порожденным вынужденной адаптацией. Как отмечали Фрейд и Юнг, невроз – это неизбежная плата за цивилизацию. Социализация необходима, но каждая новая адаптация уводит человека все дальше и дальше от Райского Сада.
В другой своей книге я подробно писал о том, как у человека формируется ощущение «ложного Я» (еще одно понятие, введенное Винникоттом)[19]. В моем понимании ложное Я – это совокупность стилей поведения и сознательных установок к себе и Другому, цель которых – справиться с возникающим у ребенка экзистенциальным страхом. Появление этой «временной личности» неизбежно, ибо человек вынужден приспосабливаться к психодинамике своей родной семьи и влиянию других культурных норм. Каждая новая адаптация делает Райский Сад все более и более призрачным, а человек трагически все больше и больше теряет связь с самим собой. Вот как воспроизводит Энн Секстон мысли ребенка о «мире взрослых»:
Мир не был твоим.
Он принадлежал
Большим людям
Когда я приду
Туда, в мир взрослых,
… там будет темно[20].
Не будет преувеличением сказать, что постепенное самоотчуждение человека является трагедией. Именно такое самоотчуждение лежит в основе классических греческих трагедий. Их сюжет основывается на том, что все события, происходящие с главным героем, – это результат совершенного им выбора, который он сделал не вполне осознанно, так как недостаточно знал самого себя: не мог видеть того, чего он не мог видеть. Эта гамарция (hamartia)[21], то есть искаженное представление о себе и внешнем мире, неизбежно порождает ложный выбор с вытекающими отсюда последствиями. Спустя много веков мы переживаем то же самое.
Тогда очевидно, что нам приходится тратить огромные усилия на формирование осознанных, конструктивных отношений с Другим, если в нашем отношении к своему Я существует глубокая травма. Примем во внимание и то, насколько трудно вообще развивать любые отношения. Все, что я о себе не знаю, все мои тайные стремления исцелить свои травмы, порожденные моей родной семьей и моей культурой, теперь я возлагаю на вас. Вам придется из-за меня выстрадать все комплексы, которые я приобрел на протяжении всей своей жизни. Как же я мог допустить такое по отношению к вам, обещая вас любить? Как же вы могли допустить такое по отношению ко мне, обещая любить меня?
Сможем ли мы не упасть духом, если при таком взаимном изучении психики нам не удастся ничего увидеть? Или, скорее, нам не удастся увидеть
См.: The Middle Passage: From Misery to Meaning in Midlife, p. 9ff. – Рус. пер.:
The Fury of Overshoes // The Norton Introduction to Poetry. Р. 15f.
Это греческое слово предпочтительно переводить как «больное воображение». –
