Московский матч завершился вничью – 1:1, и по окончании чемпионата страны спартаковцы выехали на подготовительный к завершающему матчу сбор в Сочи.
– Странно было слышать во время подготовки примерно такие разговоры некоторых игроков: «Проиграем в Вене – и чёрт с ним, с Кубком, поскорее в отпуск уйдём», – и сейчас продолжает недоумевать Сёмин. – А мы выглядели сильнее «Рапида» и просто обязаны были его проходить. Если бы все бились насмерть, как Логофет, наверняка выиграли бы. Но и от руководства не исходило особой стимуляции, серьёзных премиальных не объявляли. А в «Спартаке» тогда собралась слишком большая группа ветеранов, у которых всё больше начинали превалировать материальные интересы.
Первый круг чемпионата-66 мы шли в головной тройке, но потом растеряли преимущество. Всю вину за это свалили на Гуляева. Группа игроков старой закваски во главе с Маслаченко решила убрать Гуляева, а на должность начальника команды вернуть Николая Старостина, которого в конце 1965 года отстранили от практических дел, перевели на другую работу. Началась смута, брожение, составление писем, прошений. Мнения молодых игроков никто не спрашивал, все решали «старейшины», члены КПСС. Гуляев понимал, что команда у него чересчур возрастная, пытался провести смену поколений, но «старики» всячески ему препятствовали и в конце концов уволили его самого. За всё время моего пребывания в «Спартаке» настоящего командного единства в команде не получилось. Молодёжь держалась обособленно. Припоминается лишь один случай внимания к нам ветеранов. Гиля Хусаинов привез с чемпионата мира-66 в Англии всем нам бутсы «Adidas». Я в то время заказывал бутсы за свои деньги у сапожника на стадионе «Динамо», который шил их лучше всех в стране. Но Хусаинов – это нечто особенное, и футболист, и человек потрясающий.
Безусловно, Николай Петрович Старостин был великим психологом. Обычно на установке сначала говорил старший тренер, а потом брал слово Чапай, как игроки между собой называли Старостина. Выступление его всегда было коротким, но необычайно ёмким, патриотичным, доходившим до сердца каждого футболиста. Старостин пользовался безграничным авторитетом не только в команде, он был вхож в самые высокие кабинеты горкома КПСС, Моссовета, и, если бы меня, к примеру, пригласили в «Спартак» при нём, то не поселили бы в клоповнике. Его возвращение напрашивалось, но не за счёт неоправданных жертв (имею в виду Гуляева), не в ущерб футболу, команде.
Многое в «Спартаке» казалось Сёмину странным, например, ход заключительного матча чемпионата-66 в Баку с «Нефтчи», когда на кону для обеих команд стояла бронза чемпионата. «Решалась судьба третьего места, а игроки, причём в основном опытные, допускали грубейшие промахи, – удивлялся Сёмин. – Команды, как таковой, на поле не было, и «Спартак» закономерно проиграл – 0:3. Причём тут Гуляев?»
Сёмину стало неуютно в противоречивом «Спартаке», скучал он и по дому, и по своим орловским друзьям. В свободное время гулял по центру Москвы,
