общего, стали еще ближе друг к другу.
Отец Кости, Николай Прохорович Жандак, из дворян Черниговской губернии, начал службу свою в гусарском полку в западных губерниях вольноопределяющимся.
С выслугой срока Николай Прохорович был отчислен от полка, с производством в прапорщики и с зачислением в харьковский гарнизонный батальон. Здесь он также выдвинулся знанием строевой и хозяйственной частей и своею исполнительностью. С производством в поручики он назначен был начальником липецкой конноэтапной команды.
В год моего первого к ним приезда супруга Николая Прохоровича Дарья Ивановна выглядела женщиною средних лет, хотя ей было уже 43 года. Ниже среднего роста, со следами былой красоты, она как бы соперничала с мужем в обходительности, была приветлива, ласкова, предупредительна, по характеру спокойная и ровная в обращении. Плохо говорила по русски и часто конфузилась своих промахов и постоянною своею доброю как бы виноватою улыбкой старалась их заглаживать; поэтому может быть была молчалива и большая домоседка. Хозяйка она была хорошая, обед готовила сама, любила водить птицу, завести огородину, за мытьем белья присматривала неукоснительно. Николай Прохорович относился к жене с особым уважением, тепло и предупредительно. Дарья Ивановна отвечала ему тем же. Они были люди весьма набожные, здоровые и сохранившиеся не по летам.
Детей у них было двое, дочь и сын. Дочь они похоронили уже в Липцах и всегда вспоминали о ней с какой-то тихой грустью. Сына Костю они лелеяли, баловали и берегли как зеницу ока.
Спустя несколько дней после того, как проводили нас в гимназию после Крещения (в январе 1852 г.), случилось у них на новой квартире, именно в кухне, где обитали денщик Кораблев и Афимья, что-то весьма загадочное. Ночью, когда уже все спали в доме, послышался сильный стук кухонной двери, возглас Афимьи и плач ребенка. Дарья Ивановна первая проснулась с испугу и подняла на ноги Николая Прохоровича. Он зажигает свечу и через двери в сени спрашивает: «Что случилось?» Кораблев испуганным голосом докладывает: «У нас, Ваше благородие, в кухне неблагополучно» и впущенный в приемную добавляет: «В кухне бросает кто-то камни и поленья». Успокоив жену, Николай Прохорович пошел в кухню и из расспросов у денщика и Афимьи узнал, что первым проснулся Кораблев, услышав сквозь сон страшный стук брошенной вещи. Окликнув Афимью и не получив от нее ответа он вздул огнь, пошел разбудить ее и, насилу растолкав ее, убедился, что не она дурит. В то время, когда они за перегородкою разговаривали, раздался в кухне новый стук в двери. Когда они бросились на кухню, то увидели на лавке и подле на полу разбитую глиняную чашку, которая была вымыта после ужина и поставлена на печь для просушки, а у дверей в сени лежало полено, одно из тех, что были приготовлены для завтрашней топки господской печи и лежали в кухне, на полу у печи. Афимья испугалась и в плач, а он выбег доложить. Стали обыскивать за перегородкою, под кроватью и на печи, и в кухне – ничего; болты в окнах оказались заложенными.
