А тут, нате, вылупился. Донжуан полоротый. Стоит с ремнем в руках, да еще и подмигивает. Спинку выгибает. Покрасовался и хрясть ремень об пол: «Дашка Шмакова тонет!» Поднимать ремень после Шуряги почему-то не спешили. Вроде как брезговали. Притих народец. Теперь Шуряга имел право подойти к кому-то с ремнем и понужать вдоль хребта.
Мыстезкой тут же пробрался к баянисту. Я рядом стоял и слышал, как он велел жахнуть музыку, когда наказывать начнут, и музыку самую веселую, чтобы как в ковбойском кино было.
Шуряга ремешком поигрывает, на Вовку Фокина смотрит. Но зрители соображают, что не к Фоке он направится. Все внимание на морячка. Одна Дашутка на него не глядит.
А морячок непонятливого из себя корчит. Обхитрить надеется. А того, дурак, не поймет, что его самого давно уже обхитрили и опозорили. Даже я, молокосос, после того как Шуряга высунулся, понял, что всех этих женишков Мыстезкой подговорил. А если не всех, то большую половину – точно. Устроили кино для отпускничка, а тот и поверил, что девчонку чуть ли не вся деревня по очереди лапала.
Грудь его в медалях, ленты в якорях – хорошая песенка была. Хорошая песенка, да спеть некому. Притих клуб. Фока сидит ухмыляется. Мыстезкой портки поддернул и руки потирает в предвкушении. Баянист инструмент на изготовку взял. У бедной Дашутки от обиды слезы выступили. Толпа жаждет зрелища…
Шуряга в последний раз кричит: «Дашка Шмакова тонет!»
Девчонка не знает, куда глаза от стыда спрятать. Я стою переживаю и сообразить не могу, как ей помочь… и в этой нездоровой тишине, на удивление толпы, в кругу появляется наш мастер Паша и поднимает ремень.
Мыстезкой орет: «Куда лезешь! Положь на место!»
Паша посмотрел на него, долго так посмотрел, и с улыбочкой, не нарушая правила игры, сказал: «Хватит ей тонуть, я ее спасаю».
У баяниста нервы не выдержали. Вдарил по вальсу. А тут и Спартак Иванович на помощь подоспел. Подхватил Дашутку и закружил не хуже, чем на званом балу – честное слово, как в кино. Сначала они одни танцевали, а все остальные смотрели, и смотреть было на что.
До конца танцев он ее так и не отпустил от себя. Потом провожать пошел и вернулся только под утро.
Он эту игру по-своему понял и сделал выводы – если красавица местным оболтусам не отказывает, значит, ему и подавно не откажет.
Паша сделал благородный жест, а Спартак Иванович не постеснялся воспользоваться моментом.
Утром они поругались. Ванька слышал их крики, он как раз под окном сидел, но ничего не понял. Вернее, понял, что они друг друга понять не могут. Паша Спартака Ивановича шакалом обозвал. А тот его – собакой на сене. Крепко поскандалили. А нам, дуракам, непонятно. При чем здесь собака? Чье сено? Образованьишко-то неоконченное среднее. А собственный умишко – совсем детский. Мы, конечно, знали, зачем девок на сеновал водят. Так ведь не Дашутку же?
А девчонка красивая была. Где она теперь? Растолстела поди. Встретишь случайно и не узнаешь.
