всеми со мной!
Малый городок
В крестах замылены окошки -
провинций жалобная быль.
В грязи корявою лепёшкой
лежит матерчатая гниль.
И шелушатся рам наряды,
на вишнях гарью порох-тля,
как будто бы вчера снаряды
летали, стены, сад рыхля.
Тут старость квохчет, угасая,
топча двойную колею,
а зрелость камешки бросает
в тех юных, что живут, поют.
Спадает хрустко черепица,
былых балконов вянет грудь,
подол домов линяет, лица
глядят в разжиженную суть.
Навёрты липнут на колёса
чернистой глины. Бисер-сор.
Тут дураком прижжёны лозы,
что дали бы на вина сок.
Стыдятся ум и губы счастья
среди молвы, старух глумных,
среди бескрылых и несчастных,
чтоб не обидеть взлётом их.
Тут быть богатыми опасно.
Здесь вместо клюшек костыли.
Дух, нос сникают неподвластно
средь оглупленья и пыли…
Дома-воины
Дома, как воины с козырьком,
глядят навстречу трубам зла,
плюющим с мощным огоньком
картечью, ядрами с поста,
врагам в лицо, что бой чинят,
дырь рытвин в их портрет внося,
моргая стёклами, болят,
в ответ, подмоги не прося
у замков и сараев, древ.
Сражаясь, никнет верный строй.
Стан осыпается, истлев.
За их спиной живой покрой.
И наклонясь, хранят свой нрав.
Глаза, фуражки вниз летят.
И видит город-генерал
погибель рот, полков ребят…
Придут на смену сотни чад
и ветеранов с сетью швов,
что будут биться без пощад
за жизни хат, полей и рвов…
Lonely coffee
Порохом горячим
кофе слизь дробит
и горчинкой скачет.
Я стрельбою сыт.
Брызги чёрно мечут
свой сырой салют,
тем печали лечат.
Сахарный тот брют
патокой втекает,
мягкою смолой,
сердце подгоняет
молотой волной.
Вкус плетётся сочно.
Чистый, ёмкий вкус.
Жив рецепт построчный.
Низкой пенки
