испытывать человеческие чувства, все еще любящим, несмотря на предательство.
Инкуб глаз не сводил с нее в танце, когда ему разрешали приходить, он посещал все репетиции. Наташа парила над сценой, едва касаясь ее кончиками пальцев, воздушная и неземная. Он преклонялся перед плавностью ее рук, поворотом головы, который выражал отчаяние и боль, смирение или протест. Она словно перевоплощалась или, точнее, теряла плоть, потому он не испытывал влечения к ее телу. Но дать определение тому чувству, что теплилось в нем, вспыхивало при взгляде на нее, заставляло заботиться о ней, он не мог. Инкуб не знал любви, у него просто появилась необходимость заботиться о той, что превращалась в мотылька, птицу, бестелесного призрака, стоило выпустить ее из объятий. Прекрасная, гибкая, все в нем замирало, когда она летела спасать своего любимого, зная, что они не будут вместе.
Он слышал, как шептались балетмейстеры: родится новая звезда балета. И он гордился тем, что внесет лепту в рождение прекрасного, потому что никогда ничего не создавал в своем долгом существовании, которое теперь казалось ему пустым и бессмысленным до того дня, как он проник к ней в спальню.
Одному ему было известно, что стоит за великолепием танца Наташи. Именно он снимал с нее пропитанные кровью пуанты, перебинтовывал ее мозоли, носил на руках, чтобы неземное и воздушное существо, оправившись, снова взлетало с его ладоней и парило по сцене.
И вместе с тем глухая тревога не оставляла его. Словно заноза сидела в душе инкуба мысль: они найдут их. Но кто эти «они», он не знал. Только понимал, что с их появлением произойдет нечто страшное и неотвратимое, что нарушит состояние хрупкого равновесия, которое удалось ему создать для Наташи.
Глава 2
Настя, зевая, вышла из спальни и застыла, глядя на гостиную, совмещенную с кухней.
Ангел Габриэль жарил яичницу в майке «Не звони мне, звони 666», папа римский смотрел очередную передачу, где публично ссорились, мирились и выясняли отношения какие-то люди. Попутно папа римский читал им нравоучения, назначал количество покаянных молитв или просто шептал:
– В темницу… а на тебя даже яда жалко…
Настя, сонно протирая глаза, прошлепала босиком к плите, налила себе кофе и села за стол. Определенно… ангел, с которым она столкнулась в ином Париже, и призрак папы римского, выпущенный ею на свободу в подземном секретном проходе Ватикана, составляли странную пару соседей по квартире.
– Чем сегодня займешься? – спросил Габриэль, поставив перед ней тарелку с глазуньей.
– У меня свободный день.
– Тогда… – Он замялся, потом поднял на нее взгляд своих синих глаз и попросил: – Может, составишь мне компанию?
– Конечно! А что будем делать?
– Не знаю, заметила ли ты, но у меня по всему телу идет татуировка с нотами. Я хочу узнать, что это за мелодия. Возможно, я как-то связан с Ноктурной, потому что мне казалось, я виновен в произошедшем. Когда мы провалились в ее душу, все в ее доме казалось мне
