не было…
Он не успел ничего ответить, так как их оттеснили друг от друга пассажиры. Начиналась посадка. Горев сквозь просветы в толпе увидел, как Марина торопливо шла по перрону вслед за своей охраной. Она почти бежала, на ходу набирая номер Бредина. Объяснила ситуацию, извинилась:
– Я снова не подчинилась вашему приказу. Тревожно было на душе…
Генерал понял, что ругаться уже поздно. Быстро сосредоточился:
– Машина будет через полчаса. Ждите у входа в вокзал со стороны площади. Постарайтесь не привлекать внимания милиции. Вырубите задержанных, если потребуется. Выдайте за напившихся приятелей. Никто ни о чем не должен догадаться!
– Есть, товарищ генерал-полковник!
Арестованные опомнились и попытались заорать, но два коротких и не заметных удара по почкам, а затем быстрый женский шепот:
– Будете орать, вырубим!
Заставили их притихнуть. Удары были весьма болезненны, и получить еще раз что-то не хотелось. Парни мрачно смотрели в асфальт, прислонившись спинами к гранитной стенке у перехода. Оленин и Бутримов стояли по обе стороны от них, а Степанова перед ними, повернувшись лицом к Казанскому вокзалу, отсекая от возможного пути бегства.
Две черные «Волги» остановились рядом с подземным переходом через двадцать три минуты. У одной опустилось стекло на дверце, и Марина заметила лицо генерала. Шагнула вперед. Мужики подхватили задержанных и потащили к машинам. В каждую, на заднее сиденье, посадили по одному, зажав между собой. Один из покушавшихся на Горева сидел между Мариной и генералом. Впереди сидел подполковник Козлов.
В первой машине задержанного держали Бутримов и Оленин. Всю дорогу Марина и Бредин молчали. Женщина видела, как генерал хмурился и его брови «ломались» посредине, словно барометр, показывая высшую степень раздражения. Въехали во внутренний дворик разведуправления. Задержанных ждал конвой и их сразу увели. Бредин вздохнул, поглядев на женщину:
– Снова отличилась… Кой черт тебя на вокзал понес?
Она твердо взглянула в лицо начальника:
– Тревога позвала. Вы можете ругать меня, сколько хотите, но я должна была убедиться, что с Колюней все в порядке. Он должен попрощаться…
Евгений Владиславович открыл дверь и пропустил ее вперед:
– Та-а-ак! Тревогу за него ты почуяла, а что же ты тогда тревогу за себя не чуешь? Когда стреляли в окно…
Степанова улыбнулась, чуть обернувшись и глядя в серо-голубые глаза генерала:
– Чего бояться, когда стекло пуленепробиваемое! Я обнаружила в первый день. Отсвет голубоватый, если сбоку смотреть. Вы побеспокоились. Видела, как мужики, прячась, гранату с моих дверей снимали и делали вид, что замок заклинило. Я все вижу, просто не говорю. Пока у меня есть такие друзья, как вы и они, мне ничего не грозит. Чувствам своим я привыкла доверять, вы уж простите. Не могла я Горева бросить, не могла…
Бредин положил руку ей на плечо:
– Вот
