жаровнями и кутаться в суконные плащи.
Нотта взялась за приготовление ужина и поставила воду на огонь, чтобы впервые за три недели женщины могли помыться.
Дон Чема отправился к приору, приказав мне, пока он будет беседовать с доном Эрманно, «разузнать, чем дышит монастырь».
Жители Бергамо называют дубину по-своему – bastu.
В монастыре Святого Вита это прозвище носил молодой бергамец огромного роста и свирепого вида, отличавшийся, однако, добрым и веселым нравом.
Брат Басту отвечал за гостиницу, жил в маленькой захламленной келье с окошком на лес, любил в хорошей компании поболтать о женщинах и чудесах.
Знакомство наше с чудес и началось: я рассказал о драконе с перепончатыми крыльями, который облетел монастырь и скрылся в тумане.
– Путь наш был нелегким, – добавил я, – может, моему усталому уму это пригрезилось…
– А может, и нет, – откликнулся брат Басту, доставая из бочонка, заваленного пустыми мешками, тяжелый кувшин и разливая вино по высоким кружкам. – Как появился у нас этот горбун, так все тут и стало меняться…
Сам он горбуна не видел – слышал о нем от брата Нанни, которому отец приор приказал врачевать пришельца: горбун потерял много крови, получив глубокое ножевое ранение. Поместили его не в госпитале – в келье, освободившейся после кончины брата Эмилио, давно страдавшего ветхостью. Вскоре горбун пошел на поправку, однако до сих пор он не появляется на людях.
– Может, он тут и ни при чем, – продолжал брат Басту, подливая в кружки вина, – но именно в тот день сперва я, а потом и брат Эннио увидели дракона, который пролетел над обителью так низко, что можно было сосчитать чешуйки на его брюхе. Мы, конечно, рассказали об этом отцу приору, но он сказал, что это был не дракон, а виверна, и велел нам помалкивать, чтобы не смущать братию и наших aegros[39]. А следующей ночью мне явилась женщина… – Басту помолчал. – Над бергамцами, конечно, принято подшучивать – нас считают вралями, недотепами и недоумками, – но дай слово, брат Мазо, и поклянись этим вином дружбы, что не станешь смеяться над моей историей…
Конечно же, я дал слово и поклялся, после чего мы снова выпили вина дружбы, и Басту, глядя мне в глаза и твердой рукой сотворив крестное знамение в знак того, что с этой минуты не скажет ничего, кроме правды, продолжал свой рассказ:
– Тутошняя жизнь, брат Мазо, исполнена соблазнительной двусмысленности. С одной стороны, мы живем в мужском монастыре, а с другой – ухаживаем за женщинами. И многим из нас приходится каждый день видеть женскую наготу, хотя чаще всего это ужасная, уродливая нагота, вызывающая отвращение, а не желание. Завтра после ранней заутрени ты и сам сможешь взглянуть на этих женщин – их привезут в обитель, чтобы вверить попечению братии. Не всех мы можем принять, ведь среди них немало и тех, кто нуждается только во внимании и терпении, и таких брат Уго – ему поручено заниматься отбором – либо отправляет
Подопечные (
