его ненавидеть. Ей так хотелось, чтобы Марат хоть в чем-нибудь обставил Сергея, и тогда она выкрикнула бы ему в лицо что-то вроде: «Ну что, съел?!» Такого случая ей так и не представилось. Более того, во время военно-спортивной игры, надеясь победить Николаева, Артеменко с отчаянья пошел на подлог результатов, с чем и был пойман. Такого позора Марат вынести не смог и упросил родителей, чтобы его забрали из лагеря раньше окончания смены.
– Я же говорил тебе, что он мыльный пузырь, и все, – после отъезда Артеменко сказал Ольге Николаев.
– Ну и что?! – крикнула она ему в ответ. – Чего ты добился?! Думаешь, я полюблю тебя за то, что ты человека унизил? Не дождешься!
– Марат сам себя унизил. Никто его не заставлял приписывать себе очки! – справедливо заметил Сергей.
– Ты же понимаешь, что он это сделал ради меня!
– Я ради тебя ничего себе не приписывал, хотя готов многое сделать, только чтобы ты…
– Да что ты можешь?! – перебила его она. – Только над людьми издеваться… которые слабее тебя! Думаешь, это подвиг, да? Подвиг?
– Пошли! – с решительным лицом оборвал ее Николаев.
– Куда?
– Ты увидишь, на что я способен!
– Ну! Давай посмотрим!
Они вылезли из щели в ограде лагеря и прошли к Черной речке, где у «Звездочки» была своя купальня. Николаев сбросил одежду и пошел к реке. Он обошел купальню и с высокого валуна прыгнул в воду в самом широком месте реки. Он переплыл Черную речку четыре раза подряд и вылез на берег синий и задыхающийся.
– Я море бы переплыл ради тебя, – сказал он ей, ловя ртом воздух.
– Дурак, – ответила она, хотя некоторое уважение к нему у нее все-таки появилось. – Кому это нужно?
– Мне.
– Дурак, – еще раз сказала она и ушла, оставив все еще тяжело дышащего Сергея на берегу Черной речки.
И тогда Николаев упросил парня из музкоманды по кличке Крот сделать на его руке наколку: небольшой круг – букву О, что означало – Ольга, и волну внутри, то есть М – Морозова. Трубач Крот делал Сергею татуировку в антисанитарных условиях палатки, в которых жила в «Звездочке» музкоманда. Несколько дней Николаев ходил по жаре в рубашке с длинными рукавами и температурой под сорок градусов, пока не свалился в обморок прямо на киносеансе. Когда «Скорая помощь» увозила его в больницу, он передал Ольге записку, где было написано: «Я буду любить тебя всю жизнь». Она порвала эту записку в мелкие клочья, выбросила их в дырку деревянного туалета за дачей, а Сергея Николаева выбросила из своей памяти. Она, разумеется, не вспомнила смертельно влюбленного в нее четырнадцатилетнего мальчишку, когда писала на своих конвертах «Николаеву Сергею»…
– Надеюсь, ты не станешь утверждать, что любил меня всю жизнь, как обещал в своей записке? – спросила Ольга.
– Не стану, – отозвался Сергей, – хотя помнил очень долго.
– Пока рука не зажила?
