попробуем по-другому, – предложила она. – Вы ведь можете допустить существование подобных неврозов – как возможность?
Как возможность можно допустить все, ты же знаешь.
Тогда давайте рассмотрим как возможность, что некое гипотетическое общество не может не порождать неврозы, что это его неотъемлемое свойство.
Маша, к чему ты клонишь? – ПалСаныч запнулся, не то чтобы подбирая слова, но скорее отфильтровывая лишние. – Ты хочешь понять, что надо исправить в обществе, порождающем эпидемии неврозов?
Профессор! – радостно объявила Маша, положив ладонь на его запястье, – я не ошиблась в выборе руководителя!
ПалСаныч поднял глаза. Взгляд Маши был прямым и спокойным; похоже, она намеренно длила паузу. Затем улыбнулась, упруго выпрямилась и легким движением скинула жакет с тусклым прямоугольником резерва. Небрежно бросила его на спинку кресла и села, закинув ногу на ногу.
Как у Вас жарко! – оправдание прозвучало формально и неестественно, но Машу, похоже, это совсем не беспокоило.
ПалСанычу тоже было не до того. Прямо на него уставились два затвердевших соска, нахально торчащих из-под тонкой майки. От неожиданности он непроизвольно сглотнул.
Маша, ну зачем ты так? Ты же знаешь, Кодекс общения осуждает провоцирующую одежду…
А Вы сообщите обо мне в Комитет морального контроля, – Маша довольно оскалилась; не в пример ПалСанычу, она казалась вполне уверенной. – Пусть там узнают, что уважаемый профессор пялился на сиськи своей аспирантки. Патовая ситуация.
Ты читала мою статью о патовых ситуациях?
Да, и знаете что? Вы ведете себя сейчас совсем не так, как рекомендуете в статье.
ПалСаныч недовольно нахмурился.
Маша, давай на этом и закончим. Мне не нравится то, что здесь происходит, и не нравится твоя лексика.
Маша улыбалась. Она владела ситуацией, владела безоговорочно. И, судя по всему, это было ей привычно.
4
Маша Эпштейн «Общество без насилия: проблемы и перспективы»
…Развитие экономических отношений вело к увеличению числа запретов; пропорционально увеличивалось и число преступлений. Найти и покарать преступников довольно часто не удавалось. Но если они попадались – наказание было жестоким и зрелищным. И публичность, и жестокость казни служили средством устрашения.
Лишь в новое время, по мере совершенствования следственного аппарата и роста раскрываемости преступлений, была сформулирована современная доктрина: наказание может не быть жестоким, если оно неотвратимо. Но для этого оно действительно должно быть неотвратимым. А оно будет таковым только в том случае, если никакое деяние уже невозможно будет скрыть.
На этом базисе и был построен мягкий тоталитаризм, а затем и общество без насилия…
5
ПалСаныч лежал на спине, закрыв глаза и прислушиваясь к себе. Он чувствовал радость, удовлетворение, гордость, опустошение – все, что и должен был чувствовать.
