Одессе! С Валиком! Как кокос Вардаеву! Во все ленинские места!
Лена покраснела. Ее глаза расплывались за стеклами очков. Она зашептала:
– Нет, мы туда не ходили. Только в кафе и на пляж. А Вардаевой с нами не было. А я…
– Что ты там бормочешь?
– А я хочу у вас работать, ы-ы-ы…
Сзади распахнулась дверь, и выплыл «Стерегущий» в боевой готовности, с угрожающе торчащим главным калибром не очень крупных размеров. Мне было плевать и на эсминец, и на «ы-ы-ы». Наше сотрудничество закончилось. Как из «Узи». Но, в любом случае, я страшно рад, что девчонка в порядке.
– А я хочу у вас работать, ы-ы-ы… А мне у вас работать нравится, ы-ы-ы… А вы шеф такой хороший, ы-ы-ы… И добрый, ы-ы-ы…
В кабинете призывно зазвонил телефон. Я посмотрел на часы. И сорока минут не прошло, о пунктуальнейшая Наталья Васильевна!
– А я привезла печать, ы-ы-ы… Даже без премий, ы-ы-ы… И характеристики, ы-ы-ы…
Лизка отошла от двери, обстреливая меня презрением из смотровых щелей, открыв дорогу к телефону.
– А я на море никогда не была, ы-ы-ы…
Вот этот куплет я уже где-то недавно слышал.
Отставить, прапорщик! Какая Наталья Васильевна? Это звонит моя Наташка, которая тоже когда-то никогда не была на море, и я готов ждать ее звонка хоть пятьдесят минут. И она не бьется в сетях на другом краю бывшей страны, а здесь, рядом, только протяни руку. И это заслуга вот этой ниндзи-черепашки, согласной работать без премий, секса, моря, но лишь бы у меня.
– А я привезла сдачу, ы-ы-ы… А я все деньги отработаю, ы-ы-ы… По выходным и воскресеньям, ы-ы-ы…
Кажется, эта каторжная песня никогда не кончится.
– Деньги вычту из твоей проездной карточки.
Лена подняла голову. Своим сморщившимся шмыгающим личиком с большими глазами за круглыми стеклами очков она, действительно, напомнила мне добрую черепаху Тортиллу, оплакивающую потерю золотого ключика от потаенной дверки.
Я еще раз глубоко вздохнул, но уже без шипения.
– Ну, что ж, заходи, маленькая шл-л-л-л-л-леди…
Детектив из «Мойдодыра»
Пролог
Большой деревянный трехэтажный дом отгородился от окружившего его леса высоким забором. Старый, некрашеный дом: его серая громада росла унылым горбом на расцвеченной летом поляне. Забор служил не только границей захваченной у леса людьми территории. Он разделял два совершенно разных мира.
Лес жил и упивался летом. Он шумел листвой, звенел и стрекотал, разливался трелями, где-то рядом шуршала по камням ленивая речка. Дом молчал, казалось, не пропуская внутрь ни единого звука, ни единой краски бурлящей вокруг жизни. Даже солнечные лучи не могли пробиться сквозь слепые пыльные окна и разбивались, рассыпались на пляшущие блики. Дом молчал; лишь в те редкие ночи, когда луна принимала форму четко вычерченного круга и заливала все вокруг неживым платиновым светом, из его нутра вылетал леденящий крик, ему вторил другой, и тогда дом взрывался
