прошло полтора месяца, как мы вместе. Работаем вместе, я имею в виду, – неожиданно перебила меня Наталья Васильевна.
Мы сидели в машине у бара, дожидаясь открытия. Я объяснял ей правила проезда нерегулируемого равнозначного перекрестка, увлеченно рисуя стрелочки на бумаге. Как раз на таком Наталья Васильевна разбила предыдущую машину, и мне казалось, что это ей должно быть полезно и интересно.
– Для меня они пролетели, Наталья Васильевна.
– Конечно, ведь я тебе нравлюсь. Правда, нравлюсь, а, ханжа? Только тебе не нравится мой лайф-стайл.
– Если вы имеете в виду кого-то из своих поклонников, то мне они все не нравятся. Я не люблю пьяных. И еще я не люблю растворимый кофе.
Насчет поклонников я соврал. Вкус у Натальи Васильевны присутствовал. Не знаю, как она объясняла им мой статус и последующее присутствие на кухне, но никто не позволял себе никакого хамства ни по отношению ко мне, ни к ней. Нормальные, немного подвыпившие молодые парни.
Иногда она ошибалась, но тут же находила другого. Если отставник проявлял настойчивость, на сцену выходил я с маленькой ролью:
– Дама с вами больше не танцует.
Я сам ее придумал и вставил в пьесу, и Наталья Васильевна, кажется, была мне за это благодарна.
Как правило, этого хватало, но иногда возникала напряженность. Тогда Наталья Васильевна забирала меня, и мы ехали в другое место. За это я был ей благодарен.
– А я люблю танцевать и не люблю учиться. Но папа отдал меня в институт, где мне совсем неинтересно. Лучше бы отдал в шлюхи!
– В шлюхах, может, и интересно, но опасно, – пробурчал я.
Наталья Васильевна гордо взмахнула ресницами.
– При малейшем намеке на опасность я крикну: «Фас!», и прибежит мой маленький кухонный монстрик, и разорвет обидчика на части. Ведь так, бультерьер?
Так, госпожа, так. Бультерьер – это такая свинская собачка? Хорошо, хоть не шакал, не скунс и не гиена.
Мне не нравился этот разговор. Сверчок полностью самоустранился, и я неумело попытался огрызнуться вместо него.
– Когда один из ваших суперменов наградит вас за особые заслуги орденом Венеры, никакой бультерьер не поможет, как бы дурацки он не выглядел.
Она удивленно посмотрела на меня, хотела что-то сказать. Промолчала. Потом спросила:
– А знаешь, что нужно сделать, если тебя наградят?
– Не знаю! – Я яростно штриховал стрелочки на листке бумаги. – Не доводилось!
– Надо сказать: Служу Советскому Союзу! – и добавила с неожиданной злостью:
– А еще – военный называется! И, вообще, у меня рука заживает, так что не суй нос в мои дела, Пентуриккио.
Я смял рисунок, аккуратно положил его в пепельницу и посмотрел хозяйке в серьезные злые глаза.
– Пентуриккио – это Буратино, что ли?
– Пентуриккио – это художник.
Она
