в руки повод тиснённый,
Повод тиснённый, шёлком прошитый.
Оглядывает он конников отъезжающих,
Осматривает он толпу провожающих.
Он осматривает всех и тревожится:
Есть здесь спальники и печальники,
Скоморохи и начальники,
Только не вышла провожать любимая жена,
Не вдела в стремя сапога ялового,
Не воткнула в шапку лазорев цветок.
Не увидев, жены князь нахмурился,
Князь нахмурился и с коня сошёл.
Он с коня сошёл, на крыльцо взошёл.
Зычным голосом жену зовёт:
– Где ты, моя жёнушка милая?
Где моя милая жена свет – Дарьюшка?
Отчего на крик не отзываешься,
Отчего из палат не выходишь?
Вошёл князь в палаты дубовые,
Откинул занавески шелковые,
А жена его на полу лежит,
На полу лежит без сознания.
Прибежали слуги боярские,
Опрыснули Дарьюшку холодной водой.
Дарьюшка глазки открыла,
Что случилось с ней мужу поведала.
– Ты, мой муж, не сердись, не кручинься.
Я тебя провожати хотела,
Я хотела одеть стремя серебряное,
Да на твой сапог, сапог яловый.
Только силы меня покинули,
А ноженьки мои подкосилися.
И упала я на сосновый пол,
И сковал меня поминутный сон.
Мне привиделась в нём река вольная.
У реки у той правый берег крут,
А по той реке омуты идут.
На крутом берегу стены высятся,
Стены древние, стены каменны
Большей частию поразрушены,
Буд-то было там наводнение,
Иль землицы да сотрясение.
Или город сжёг пламень бешеный,
С сотрясением стен перемешанный.
А за стенами абрек прячется,
Он в развалинах к камню ладится.
Достаёт абрек лук тесёмчатый,
Лук тесёмчатый, колчан кожаный.
А в том колчане лишь одна стрела,
Лишь одна стрела закалённая.
Лишь одна стрела именованная.
Здесь мне мысль на сердце легла:
«А не хочет ли абрек моего мужа убить,
Злое дело на брегу совершить?»
Затрепетала я как осины лист,
Руки белые заломилися,
Ноги быстрые подкосилися
И на пол я упала без памяти,
В этом чудном сне предсказательном,
Ты нашёл меня муж заботливый.
Для меня ты муж, а царю слуга.
Ты возьми меня, муж, родимый мой,
На брега реки, брега дикие.
Я не буду для тебя в походе сумою,
А я буду тебе свет – Григорий слугою.
