и Салливен обменялись еще парой фраз и попрощались друг с другом.
Москва. Апрель 1999
Вечером первого апреля в доме Тарасовых раздался телефонный звонок.
– Вы где пропадаете? – тут же донеслось из трубки, едва Егор поднес ее к уху. – Я звоню уже пятый раз.
– Вечерами у меня тренировки, Лела задержалась в издательстве. Мы только что оба приехали – в подъезде случайно столкнулись. Что случилось?
– Что случилось? – обрадовано повторил Олег Громов, не в силах скрыть радости. – Случилось то, что сегодня я получил письмо из Голливуда.
На другом конце провода молчали. Не понимая причины странного поведения, Олег закричал:
– Ты что там, уснул? Неужели не слышал, что я сказал?
– Слышал, слышал. Молодец, хорошо разыграл, мне такое не пришло бы в голову, – в голосе Тарасова звучало некоторое разочарование.
– Кто разыграл, кого? – теперь в голосе Громова появилось волнение и непонимание, пришедшие взамен радости.
– Сегодня первое апреля. Я оценил твой розыгрыш, но так с приятелями не шутят.
– Да ты что, Егор, меня за дурачка принимаешь? – попытался обидеться Олег, но вовремя понял, что делать этого не стоит – не то настроение. – У меня бы мозгов не хватило так изощренно разыгрывать тебя, да еще на такую тему, мне же не пятнадцать лет. Честно говоря, я совсем забыл, что сегодня первое апреля и можно всем подряд лапшу на уши вешать. Спасибо, что напомнил, хотя сейчас поздновато о шутках думать – одиннадцатый час, спать пора.
– Ладно, извини, я думал, что ты шутишь. Давай, рассказывай.
– Мы получили грант! Ты представляешь – мы получили, у нас все вышло так, как мы мечтали!
– Да иди ты… – поразился Егор, не веря своим ушам, но потом поправился: – Поздравляю! Здорово! Ай да мы, молодцы! Лела, ты слышишь, мы выиграли, мы получим эти чертовы деньги на фильм!
Олегу было отчетливо слышно, что его собеседник кричал, как мальчишка, забивший первый в жизни гол в ворота противника.
– Не кричи так сильно, у меня чуть барабанная перепонка не лопнула. В общем, так, собираемся завтра у нас к завтраку.
– У Лелы на работе…
– Она берет завтра выходной, – безапелляционно перебил собеседника Громов, – письмо длинное, и без нее мы в нем не разберемся. Посвящать чужих в нашу тайну я не хочу, потому что это только наш проект, выстраданный за три года, и то, что написано в письме, касается только нас. Пока мы проект не начнем, а лучше – до тех пор, пока не закончим, ни одна свинья не должна сунуть в него свое рыло. У меня такая злость на всех тех чиновников, по кабинетам которых я околачивался, что уже сейчас представляю, как у них вытянутся рожи, когда я привезу фильм в Россию. Вообще я человек суеверный, поэтому, чем меньше людей будут знать о нашем проекте, тем меньше начнут завидовать, а значит, и мешать.
– Хорошо, договорились, около девяти мы с Лелой к вам подъедем. По пути купим свежего хлеба к завтраку, так что можете из дома не выходить.
– Хлеба! –
