Григорьевна. – Никто к нему в гости не ходил. Говорю же, один-одинёшенек мужик остался, как былинка в поле.
***
На следующее утро, ровно в восемь, зазвонил мобильник. Ишь ты, пунктуальные какие. Может боятся чего? Всё верно, звонил один из бомжей проживавших по улице Заречной во владениях участкового Александра Степановича и дворничихи Любови Григорьевны.
– Здравствуйте. – услышал в трубке Иван хрипловатый, как бы прокуренный голос.
– Да, слушаю. – ответил Иван.
– Эта, – было слышно, звонивший тушуется. – нам Григорьевна сказала, чтобы мы позвонили, что вы поговорить с нами хотите. Так мы здесь, вас ждём.
– Где это здесь? – спросил.
– Так во дворе. – ответил бомж. – На лавочке, где Николаича нашли. Григорьевна сказала позвонить, мы и позвонили.
– Хорошо. Ждите. Минут через тридцать буду. – сказал Иван и отключился.
Так, у бомжей есть мобильник. Впрочем, ничего удивительного. Сейчас всё наоборот, отсутствие мобильника вызывает удивление, а иногда даже подозрение. Если же у человека, даже у бомжа, мобильник имеется, значит всё нормально. Блин, будто наличие шапки на голове в прошлые времена.
***
Ивана встретили два бомжа. Обоим за сорок, впрочем, с возрастом тут можно легко ошибиться. Знаете ли, вольный образ жизни и регулярное потребление спиртного накладывают и на организм, и на внешний вид характерный, в кавычках, шарм.
– Антоша. – представился первый из бомжей и тут же поправился. – Антон. А это Валера.
Мы вон в том доме живём, в подвале. – смущённо сказал он. – А что, Александр Степанович и Любовь Григорьевна не ругаются, не гоняют. А мы кострами и прочими безобразиями не занимаемся. По жильцам не ханыжим, тихо себя ведём, вот нам никто жить и не препятствует. Опять же, Григорьевне во дворе убираться помогаем.
– Расскажите, – Иван специально обратился к бомжу на вы. Иногда это приносит неожиданные результаты. – как вы обнаружили Уваров?
– Значит, – охотно принялся рассказывать Антоша-Антон. – Валерка, – он кивнул на товарища. – он у мусорных контейнеров начал убираться, а я взял мешок для мусора и пошёл хлам всякий из урн вытряхивать. Григорьенвна, она насчёт порядка строгая, – уважительно сказал он о дворничихе. – поэтому мы урны каждое утро вытряхиваем.
Иду, значит, смотрю, на лавочке лежит кто-то. Ну, думаю, нахерачился, извините, вчера мужик, не хватило сил до дома дойти. Подошёл ближе, ёшь-мнёшь-трёшь, Николаич! Думаю, с чего это он так набубенился? Он же никогда до такого состояния себя не доводил. А чтобы на лавочке ночевать, так вообще. Подошёл, и давай трясти его за плечо, мол, просыпайся Николаич, иди домой досыпать. А он лежит и лежит, не шевелится. И тут мне будто шепнул кто-то: а он живой? Я его за щеку потрогал, а она холодная. Я к Григорьевне, та, звонить Степанычу. Ну а дальше, вы наверное знаете.
