отпрянула, лицо вытянулось. Старуха, заметив это, испуганно вскинула костлявую руку и разрыдалась:
– Неужто обидела тебя? Прости, прости! Только не уходи! Не бросай меня! Ах, этот ирод с тобой? Неужто?! Я не хотела!
Девушке захотелось убежать от этой сумасшедшей. Но отец бы не одобрил трусости и слабости. «Больным помогать надо, а не нос воротить! На то ты и врач!» И он сам был врачом, настоящим. Таня попыталась улыбнуться и говорить спокойно и уверенно, как папа:
– Вы, пожалуйста, не волнуйтесь! Всё хорошо! – начала она, отчаянно силясь вспомнить, о чём рассказывали на занятиях по психиатрии. «С больными ни в коем случае нельзя спорить, переубеждать их! Главное – установить контакт! Вот-вот! Значит, нужно притвориться Лизой, сестрой, умершей семьдесят лет назад?! Жесть!»
Старуха что-то бормотала, заламывала руки, умоляла войти.
– Этот человек со мной! И ведите себя хорошо! – Татьяна погрозила пальцем, потянула Федора за рукав, смахнула с его головы очистки и смело шагнула в темный подъезд. Короткая грязная лесенка, бесформенный хлам в дальнем углу, две двери: слева – ободранная деревянная, справа – железная, обитая черным дерматином.
Убогая дверь скрипнула, выпуская трех собачонок: двух гладкошерстных рыжиков и белую кудлатую моську с легкой примесью болонки. Вся компания кинулась обнюхивать гостей, рыча и повизгивая. Маленькая тесная прихожая. Запах кошек, псины, кислой капусты и немытого тела буквально сбивал с ног.
Таня на мгновение зажмурилась, поднесла к носу руку и, защищаясь от вони, прошла вперед, стараясь почувствовать себя сильной, взрослой, умной… Как настоящий врач. Здесь нужен именно врач, способный помочь, одолеть болезнь. Предчувствие первого самостоятельного медицинского опыта окрыляло, придавало сил. Профессию она выбрала, чтобы быть как отец, заботиться о слабых. Но четыре года института – слишком мало, чтобы что-то реально уметь.
Перед ней предстала старушка с косичками первоклашки, в коричневом школьном платье далеких времен; на груди висел ключ на замызганной резинке. Она смотрела на девушку снизу вверх, как на старшую, взрослую сестру, заменившую мать. Таня судорожно сглотнула, откашлялась и начала, стараясь, чтобы голос не дрожал:
– Где можно присесть?
– Ах, как же это я?! Не предложила! – Хозяйка заметалась; сунулась было на кухню, но тут же отпрянула, замотав головой. – Ты всегда такая чистюля, а я… ну просто «Федорино горе»! Помнишь, ты мне эту книжку читала?
Татьяна заглянула в открытую дверь: забрызганные грязью, некогда зеленые крашеные стены, местами протертый до дыр линолеум; по углам миски с какой-то бурдой, в ржавом, замызганном ведре полно мусора; рядом древняя мойка и газовая плита; из мебели только ободранный стол и табуретка; даже холодильника нет. Действительно, прямо картинка к сказке Чуковского! Будто все вещи, которые могли бегать, давно удрали.
Девушка интуитивно попятилась; нога коснулась чего-то мягкого и пушистого. Дымчато-серая кошка метнулась в сторону, а затем протиснулась в огромную щель
