того, что уже теперь всё точно будет в порядке – и совершенно напрасно капитан украдкой хмурится и терзается, опасаясь неудачи или опоздания. Или он забыл, что в Лиге никто не отменял три дня беспробудной гулянки по случаю дня рождения её амбициозного главы? Как раз укладываемся по срокам – а накануне войны авралить перед выходными дураков нет и не будет, это же очевидно. Да тут ещё и праздники сразу – и сколько бы подтянутый и деловой Генрих Стремительный не пыжился, призывая к железной дисциплине и прочая, на деле всё воинство и иже с ним будет очень бурно веселиться на местах, манкируя всё, что относится к обязанностям на работе.
Да и еда у капитана на борту – первый сорт, вне всякого сомнения. Ничего подобного не приходилось пробовать раньше – хотя на базе Григораш с тоской вспоминал домашнюю кухню. Тогда ему, правда, казалась осточертевшей резаная леской мамалыга и ужасными лепёшки, стряпаные на металлическом листе, нагреваемом открытым пламенем – но в республиканской раздаточной пришлось понять, что стоило бы ценить то, что имеешь… Капитан с вялым интересом выспрашивал все эти подробности – вероятно, он искал способ отвлечься от своих мыслей, и наконец полюбопытствовал, что такого выдавали рядовому составу у Ормандо. Наверное, это оттого, что слишком забавно было наблюдать, как Григораш активно уплетает резаное мясо – а ведь старался напустить на себя серьёзность, эх… Плитка так и валялась во внутреннем кармане комба – хотя она была столь безвкусна, что никто даже смертельно голодный не мог съесть её всю сразу, поэтому курсанты оставляли этот провиант «на вечер», чтобы было легче заснуть, пожевав перед этим нечто питательное, но расставаться с ней накануне полёта не хотелось. Совершенно опьянев от уже съеденного великолепия – в то время как капитан дал понять, что трапезничать они только начали – Григораш без всякого сожаления достал свой запас и протянул его командиру. Тот автоматическим движением поменял плитку на что-то похожей формы, в блестящей обёртке, прежде, чем стажёр успел что-то сказать, и взялся рассматривать пачку, которую солдаты республики получали на обед – и в конечном счёте, ничего не поняв, порвал упаковку с глянцевыми символами свободы, равенства и братства. Последнее Григораш вообще не увидел – он наконец разобрал мелкий шрифт на упаковке того, что вручил ему его нынешний начальник, четвёртый эсперанто Золотого сектора на курсах давали лишь ознакомительно – а после, осознав, что получил имперский флотский шоколад, почувствовал заметное головокружение… У него на родине человек, пробовавший легендарный паёк имперских лётчиков, был чем-то вроде бесценной реликвии, а уж иметь такое в своей собственности… Одержимый благоговением, Дракулеску спрятал сокровище и лишь затем восхищённо посмотрел на своего благодетеля.
А тот сидел неподвижно, внимательно глядя на то, что открылось его взору под упаковкой республиканского пайка,
